― Вы непременно туда дойдёте и не заплутаете. Когда обогнёте здание – сразу за ним оживлённый проспект. Там всегда полно такси… думаю, для вас самый подходящий вариант.
Женщина не сдержалась-таки, выговорив последнюю фразу со скрытым осуждением.
– О да! Спасибо! ― воскликнул Сэм и попытался через решётку сунуть купюру, которая была с негодованием отвергнута. ― У меня есть деньги. Я только благодарность!
– Уберите, ― сухо ответила Нина Николаевна. Он запомнил, как её называли подростки. ― Деньги вам пригодятся где-нибудь в другом месте. А мы здесь милостыню не просим.
– Хорошо, хорошо! Прошу извинить снова. Но… мне показалось, что людям, которым здесь дом, может быть тесно в средствах. Я есть… иногда люблю немножко помогать чужая беда. Я заметил, что мальчики и девочки, что вход сюда, немножечко плохо одеты… немножечко бедно. Если сравнить с другими молодыми – там, в кафе.
На лице женщины выступили красные пятна. Сэм невозмутимо продолжал:
– Так я тогда бы хотел единственно узнать… раз уж так получилось. Что это за дом? И нельзя ли оказать… да, помощь тем ребятам?
Нина Николаевна немного помолчала, потом всё-таки неохотно ответила:
– То, что они одеты не богато – не удивительно. Эти дети – сироты…
– Ни у кого из них нет родителей, ― добавила она сразу, подумав, видимо, что незнакомец может не понять слово «сироты». ― Перед вами – детский дом имени Сергея Галушкина. Повторяю: здесь не просят милостыню, а тем более – не берут её. Имеется полное государственное обеспечение, никто не голодает и не раздет, какой бы бедностью ни казалось здешнее положение заезжим иностранцам. Все получают образование и имеют право зарабатывать на свои дополнительные нужды. Если вам всё понятно…
– О-о-о! ― сказал Сэм с удивлённой интонацией в голосе, намеренно пропуская мимо ушей не совсем приятную концовку. ― Га-люш-кин? Но я не знать такого русского поэта, писателя или педагога! Или я некорректно расслышал?
Пожилая женщина пожевала губами и разъяснила с ещё большей неохотой:
– Вы правильно расслышали – именно Галушкин. Серёжа когда-то учился в этих стенах. Он погиб на войне в Афганистане. А теперь – извините, мне пора…
Сэм понял, что больше из разговора ничего не выжмешь, и отошёл от ворот в быстро сгущавшуюся темноту. Работница детского дома напоследок подёргала замок, словно сомневалась в его прочности.
Стало тихо и совсем темно. Грядущее новолуние не давало надежды на благосклонность спутника Земли. Во дворе детдома горят фонари, но они только мешают разглядеть асфальтовую ленту, которую предстоит преодолеть. Можно достать мобильник и включить его фонарик, хоть и слабенький.
Темнота снова вернула к мысли о сегодняшней слежке. Так и не удалось установить точно, была она или почудилась?
Сэм спрятался за толстым стволом тополя, встав к нему боком и не обращая внимания на возможные неприятности для прекрасного костюма. Ничего страшного, если ещё минут десять