кроме сиротливой операционной системы. В ящиках стола, в двух шкафах и корзине для бумаг – девственная чистота.
Кабинет не носил обычных отпечатков личности владельца: фотографий, картин, расклеенных напоминалок, чайной чашки, запрятанной початой бутылки бренди и обгрызенного карандаша. Уборщица буквально молилась на такого аккуратиста.
Ещё больше удивился бы непосвящённый, понаблюдай он недельку- другую рабочий график господина Олдбрука. Редкие появления обладателя немалой коллекции прекрасных деловых костюмов в стенах родного посольства заканчиваются пугающе быстро и не сопровождаются видимой на глаз целесообразностью. Если, конечно, такие визиты вообще происходят за столь короткий срок.
Среднестатистический россиянин, подивившись таким обстоятельствам, вряд ли стал бы отыскивать в них глубинный смысл, а, скорей всего, подумал бы: «Живут же люди! Палец о палец не ударяют, а получают… мне бы так!» Коллеги с британским мышлением, знающие Сэма, нисколько ему не завидовали и усердно старались вообще не замечать его странностей.
…Он благополучно подъезжал к дому. Совет Нина Николаевна дала подходящий: такси нашлось без труда. Но, чёрт возьми, добрая женщина своей медвежьей услугой чуть не довела до инфаркта.
Очевидно, вернувшись в здание, привратница хотела помочь иностранцу благополучно убраться восвояси, щёлкнула где-то рубильником и включила несколько фонарей на участке дороги, прилегающей к территории детдома. А рядом с притаившимся Сэмом было другое дерево с толстой веткой, характерно торчащей вверх.
Взбудораженный Олдбрук добрался до проспекта с рекордной скоростью. Обнаружить слежку так и не удалось.
Открыв входную дверь своего жилища, Сэм по привычке огляделся. Сюда он переехал два года назад. Тогда довелось присутствовать на торжественной церемонии открытия посольского комплекса на Смоленской набережной. Была принцесса Анна и много других гостей. Олдбрук стал счастливым обладателем уютной двухуровневой квартиры, предоставленной хозяйственной службой посольства…
Отличные преференции он получал с самого начала появления в Москве. Любой сослуживец был уверен, что вновь прибывший призван исполнять сверхсекретные задания правительства и спецслужб. Разумеется, никаких разговоров вслух, даже намёков никто не мог себе позволить. Всё-таки высшая школа дипломатии диктует очень жёсткий и специфический этикет. Олдбруку выделили отдельный кабинет и… оставили в покое.
Все годы Сэм был полностью предоставлен сам себе. Иногда для приличия ему поручали какие-нибудь несложные отчёты, на самом деле всё равно выполнявшиеся другими людьми, а Олдбрук получал очередную похвалу за «оперативность, широту кругозора и прекрасное видение решения проблемы». Он мог в любое время уехать куда угодно и вообще неделями не появляться в своём офисе – никто и ухом не вёл.
Советская контрразведка первое время активно понаблюдала за «новеньким», но, не обнаружив никаких признаков подрывной либо шпионской деятельности, тоже перестала баловать