Абхазия, Босния, Косово, Кавказ, Новороссия, Украина.
Фёдор стоял на коленях, облокотившись локтями о скамью: – Господи, помилуй мя грешного.
По улице, надсадно рыча, прополз трактор. Дрова.
Фёдор смотрел на икону адмирала: – Святый праведный отче, а был ли в этом смысл, ведь Господь призвал нас любить друг друга. Почему же мы убиваем, вместо того, чтобы предоставить возмездие Господу. Почему?
Он не мог найти ту связующую его поступков с необходимостью их совершать. Склонить голову перед злом? Он склонял, но зло воспринимало его смирение как слабость, и становилось ещё хуже. Оно наглело, и, распоясавшись, пыталось стать абсолютом, решающим судьбы остальных. Но и это ещё не самое страшное. Самое страшное, когда злу не нужны твои деньги, вещи, и даже твоя жизнь. Оно не хочет тебя просто убить, оно хочет тебя мучить, заставить тебя кричать, и в безпомощной мольбе просить хотя бы просто убить.
Фёдор видел, как в Боснии выли от горя мужики, когда видели своих жён и дочерей со вскрытыми животами, с кишками, развешенными по забору. Как сходили с ума эти взрослые дядьки, и с безумными глазами начинали смеяться и танцевать. Он видел десяти-двенадцати летних девчонок, команду гимнасток, чей автобус попал на Донбассе в руки нациков, и не мог забыть их глаза. Тоскливые и грустные, как у собаки. Узнав, что те с ними делали, его отряд перестал брать нациков в плен. Он много, что видел, и не мог понять: – Как человек, создание Божие, может творить такое? И могло ли что-то где-то пойти не так, по-другому?
– Могло ли всё пойти по-другому, в чём наш грех? – спрашивал он себя. Грех абортов – убиения своих детишек, или грех цареубийства? Или грех отпадения от Веры? Когда? В семнадцатом? Или за триста лет до того? Что есть истина? Где она?
Умом Фёдор понимал, что любая война, любая революция выносит нечисть на поверхность, делает её законной, даёт ей власть и возможность творит мучения. И да, действительно, – всё абсолютно законно, как сейчас модно говорить – легитимно. Но Господи, почему? В чём вина грудного ребенка, что он натворил, что должны были натворить его предки, что его варят в кипятке, или разбивают голову об стену? И почему не отвечает он сам, его предок. А отвечает он, невинный и беззащитный? Ответов не было. Про себя Фёдор решил, что он воюет с одной целью, защитить тех, кто не может себя защитить. Но это было раньше. А теперь ему было больно за всё содеянное. Контузия изменила его не только внешне…
Свечи догорели, в комнате стало много темнее. Иконы обрели новый лик. И святые грозно смотрели на распростёртого пред ними человека. Тот творил земные поклоны. Раз, другой, третий. Сотый, двухсотый, трехсотый.
– Господи помилуй.
Фёдор поднялся с колен, присел на топчан. Задумался. Эх, если бы всё с начала, с первого класса. Как много можно было бы изменить. Свою жизнь. Жизнь тех девчонок, что обманул и бросил, жизнь тех парней, что погибли в Афгане, Чечне, Украине. Жизнь моей Родины, может даже…
Фёдор прервался. Горечь лет, прожитых, как ему сейчас казалось, бездарно