подхваченный вирус, принятый за простую простуду, потому на ногах перенесённый (да какие врачи, какие таблетки, и так перетопчусь, пройдёт!) уложил-таки хозяйку курочек в постель. Температуру градусник показать отказался- не хватило шкалы.
Когда стало совсем непереносимо, решилась набрать номер младшего сыночка. Что-то сказала, что, он не расслышал. -Что, мама, что? В ответ – тишина, хоть и не дан отбой. Мамин голос был слабым и невнятным. Канат, всю жизнь их двоих связывавший, истончился до ниточки толщиной в паутинку…
Как жену в курс дела вводил, как на работу звонил – не помнит. Помнит только, как в машине одной рукой лихорадочно искал в телефонной книжке номер маминой соседки, сто лет назад забитый и забытый, под каким именем. Мама тогда сказала, мол, это запиши. На крайний случай.
Крайний и есть.
Наконец в глаза бросились цифры оператора с комбинацией маминого региона. Он? Нажал, обмирая от нетерпения и страха. Он!
– Это Паша. Ну, соседи вы с мамой моей. Узнали? Сходите к ней, что-то она не отвечает. Соседка, не отключаясь, сразу вышла на лестничную клетку и стала звонить в дверь напротив.
Он слышал, как гулко и пронзительно заливается старый звонок, памятный с детства. Тот самый, которым вызывали его на улицу мальчишки… И – тишина в ответ. Потом услышал настойчивый, громкий стук, отдающийся в голове, сильный стук, и опять – ничего.
– Не открывает твоя мама. И звоню. И стучу. Болела она тут сильно. Как бы чего не вышло. Ты бы приехал.
– Еду. Уже.
Он не ехал. Мчал. Летел, как сумасшедший. 700 с лишним километров до отчего дома одолел за семь неполных часов.
О чём думал и что вспоминал в тёплом салоне крутой иномарки сын мамы, которой было очень плохо в это самое время, я не знаю. Плакал ли, ругался или кричал, бил ли по рулю в приступе бессилия – это мне неведомо. Но думаю, всё это делал. Живой же. Не железный.
На часах было ровно 12 ночи, когда он влетел на второй этаж родного дома. Долго не мог попасть ключом в замок, открыл наконец, рванул дверь, бросился в спальню к маминой к кровати.
Мама была жива. Она протянула к нему руки и погладила сыночка по голове. Говорить не могла. Уже.
Он схватил горячую и отчего-то совсем невесомую маму на руки, кое-как примостил сверху ватное старенькое одеяло, и, не закрывая дверей, бросился к машине.
В приёмном покое районной больницы их приняли. Он держал мамину руку и ловил её ускользающий взгляд.
Но глаза её видели уже другой берег.
В два часа ночи из приёмного покоя вышел сирота.
Утром он вынес мамины цветы на помойку. Ключ от сараюшки с курами, построенной ещё отцом, отдал соседке.
На третий день маму предали земле. Положили рядом с отцом. Старший сын на похороны приехать успел.
Мамин номер ни один, ни другой из памяти телефона не удалили. Рука не поднялась. Казалось, мама ещё может позвонить…
ДЫРЯВЫЙ НОСОК
Она
Дверь