мы поехали по пыльной дороге. Было невыносимо жарко, а мошкара и оводы ни на мгновение не оставляли без внимания меня и моего провожатого.
– Чего, барин, гнусь заела? – спросил Игнат. – Давай отдохнём у озера, коняга попьёт, и мы умоемся.
Мы свернули с дороги к степному озеру. Игнат взял под узду коней и подвел к воде. Те радостно шагнули вперед и, фыркая, начали пить. Я тоже наклонился и зачерпнул горсть: вода казалась необычайно вкусной.
– Озеро пресное, мало у нас таких озёр, всё больше солёные. Раздевайся, барин, макнись, что ли, да не закупывайся! Русалки здесь лихие, утопят, а потом вмиг обглодают.
– Что сильно балуют?
– Вот приедем в Дубровное, там расскажут тебе всё. Когда первые люди туда приехали, озеро, что Косачёвым зовется, пресным было. Вокруг дубы стеной росли, а на каждом дереве русалки сидели, с косами длинными, до земли. Стали люди дома строить, а русалки смотрят на них да смеются, а как деревья начали рубить, так заплакали, да и уползли в дождь в другие озёра. Уходя, в Косачёво горбунцов понапустили в отместку, а озеро посолонело.
– А горбунцы, кто такие?
– Эх, барин, ничего вы там, в столицах своих не знаете. Они в озере плавают и величиной с муху, горбатые и кусачие.
– Ну и сильно кусаются?
– А если будешь шевелиться, то не тронут, а ежели вода тёплая да тихая, а ты стоишь в воде, везде укусят. А срамные места больше всего кусать любят.
Так и въезжал я в село Дубровное, наслушавшись россказней про русалок, горбунцов, про дубы, которые будто бы росли в здешних краях, несмотря на суровый сибирский климат. Игнат торопливо простился со мной и оправился назад в Юдино.
Село встретило меня лаем бесчисленных собак, более схожих с лисицами, чем с волками. Бревенчатые и саманные хибары с неизменными палисадниками, большими хозяйственными дворами и бескрайними огородами выстроились вдоль двух кривых улиц. Пыль столбом стояла после каждой проезжавшей телеги и окутывала невысокие дома. Богаче всех выглядел поповский дом, сразу за которым находились деревянная церковь и погост.
В солнечную погоду деревенское кладбище было скорее радостным, чем печальным, и смерть казалась всего лишь досадным недоразумением. Редкие могилы вольготно расположились среди буйных степных трав. Ярко цветущее разнотравье, редкие берёзки, стрекотавшие насекомые, бабочки, без страха садившиеся на руку, перепевы полевых птах, ящерки, греющиеся на могилах: да какая тут смерть? Тут жизнь! Вокруг кладбища под ярким лазурно-синим небом раскинулась безбрежная равнина. Ни холмика, ни возвышения – степь, покрытая берёзовыми и осиновыми колками и озёрами через каждую версту.
Я остановился в светлой и чистой поповской избе. Приветливые хозяева щедро угощали настойками и пирогами, но радушие селян сразу же закончилось, как только я спросил о хуторе.
– Не ходите туда, если к деткам вернуться хотите!
– Да почему же?