примером, как Нерыжень. Или вот Харавониха, пока на воле гуляла.
– Я батюшке, помню, рукавицу для рукобитья в одну ночь вышила, – продолжала боярыня. – Медов на свадьбе выпито было – разумным словом не передать!.. И пришла я в объятья Ардарушке смиренно и честно, как заповедано, против доброй славы родительской нимало не погрешив.
Боярыня смолкла. Как-то очень горестно, окончательно. Сестрицы снова переглянулись. Царевна вынула из-под цветных мотков глиняную бутылочку, туго повитую соломенным жгутом, линялым от времени. Обушком сайхьяна сбила воск, остриём поддела толстую пробку. Потёк густой запах пьяного мёда – кабы не из тех же запасов, что плескались в серебряных кубках на свадьбе юной Алуши..
У Харавонихи задрожали мягкие щёки, изломились брови, почти спрятанные под вдовий платок… потом боярыня как будто решилась:
– Сними, дитятко, с полки вон ту чашу.
Проворная Нерыжень подала в ладонях голубой шар со срезанным верхом. Круглодонная андархская братина, помнившая первых Гедахов, не умела стоять на столе. Её назначением было гулять из рук в руки, сопровождая долгие беседы, тягучие песни.
Хозяйка палат первая глотнула душистого мёда.
– Когда я забрюхатела, все приметы были о сыне. А настал срок, и обидела я Ардарушку двумя дочками враз. Долго он видеть не желал ни их, ни меня. Только и спасли моё имя их бровки взъерошенные, мужнина порода. Не то бы в отчий дом меня отослал – на что такая жена?
Эльбиз приняла чашу, омочила уста. Дядя Космохвост сказывал: благородная Эсиника винилась Эдаргу за первые роды. За дочь. «Оставь, – будто бы улыбнулся седьмой сын державы. – Небо хочет, чтоб царь-девица росла, братишке заступница!» И в должный срок взял на руки малыша Аро.
Нерыжень пригубила мёда, вернула чашу боярыне.
– Сделалась тогда на нашем ложе стужа великая. Зато сенные девки стали рожать Ардарушке пригулышей, одного за другим. Он их именами нарекал, чтоб не опустело седло, если от меня сына не будет. А когда наконец мне честь оказал – я его вновь двумя дочками отблагодарила. Совсем Ардарушка ко мне дорогу забыл, зато его ложе не пустовало. И мне ли, бесталанной, господина своего судить было… а только сердце ретивое о ту пору гаснуть стало. Пока совсем не дотлело.
Царевна слушала, и ей было страшно. Сияющая, влюблённая девочка превратилась в усталую, безразличную детницу. «И я… так же?!» Чаша вновь обошла круг, вернулась к боярыне.
– Как уж третью тягость дал мне Ардарушка, я надежды покинула. Лишь о дочках болела душа: кто присватается, если брата не будет? И вот настало рождение… двумя сынками благословлённое. Ардарушка про то не скоро узнал. Государь его тогда путём наградил – расправу на Пропадихе держать. А я в Выскиреге осталась.
Чаша снова проплыла по рукам, Нерыжень подлила из бутыли.
– Вот и минула жизнь, – подытожила Харавониха. – Детьми я утешилась. В Беду государь Гайдияр мне Ардарушку израненного привёз, выхаживала… Тогда господин мой сердечно потянулся ко мне… да я уж не возгорелась. А и невместно оно,