на сельской улице куры. Бабы считали за лучшее с ним не связываться, и те, кто прежде, бывало, покрикивал на Прохора, почти угодливо улыбались, завидев его, по-хозяйски вышагивающего через село, не гнушались поднести стопарик или угостить чем. Всё лучше, – справедливо думали они, – чем просыпаться среди ночи от стука в дверь, который, как уже показала практика, ничего хорошего никому не сулил. Ночью, твёрдо знали односельчане, просто так не приходят.
Знала это и Оксана Фёдоровна. И потому, впустив Митрича в дом, постаралась всячески продемонстрировать своё полное неведение и недоумение относительно столь неурочного визита.
– Самагонка, ці што, скончылася? – предельно миролюбиво поинтересовалась она, лишь только полицай прошествовал мимо неё, словно мимо неживого предмета, в чистую половину и водрузился на табурете, предварительно швырнув его на середину.
– Ну, дык я налью, я імгненнем, – засуетилась хозяйка. – Я зараз, ты пачакай малехо, у мяне і бульба яшчэ гарачая ў печы. Я імгненнем.
– Ахалоніся, – резко осадил её Митрич. Его налитые кровью глаза уж больно внимательно оглядывали комнату, ощупывая и взвешивая каждый находившийся в ней предмет. – Гасцей, ніяк, прымаеш? – бросил он как бы невзначай, не преминув при этом цепко пронаблюдать за реакцией сильно струхнувшей женщины.
– Якія госці? – вскинулась Оксана. – Гасподзь з табой, Прохар, не да гэтага, сам ведаеш!
– Сам-то ведаю, – самодовольно хохотнул полицай. – Сам-то я ведаю ўсё, – и совершенно без всякого перехода завопил: – Кажы, курва, каго хаваеш!
– Ды што ж гэта, – в ответ тоже чересчур громко заголосила Оксана. – Што ж гэта такое, людзі добрыя?! Жыву адна, муж даўно памёр. Ледзь-ледзь перабіваюся без усялякі дапамогі, мала мне бед, ці што? Дык яшчэ і не вядома ў чым абвінавачваюць? Якія госці, Проша, аксціся! Сам зірні, усе шчыліны правер. Знойдзеш чаго, можаш гэты момант мяне прыстукнуць.
– І прыстукну, а тое чаго ж! – опять сменил свой звериный рык на мнимую весёлось Митрич. – А ну, паказвай сваіх гасцей, кажу, па добраму! А то…
Не надеясь, видно, что Оксана сама выведет кого-то, он, словно волк в загоне, заметался по хате, открывая двери и переворачивая попадавшуюся ему на пути нехитрую мебель. Сам процесс ночного обыска доставлял ему, очевидно, несказанное удовольствие, иначе чем можно было объяснить то, что стремясь разоблачить неизвестного врага, Прохор сорвал даже одеяло и подушку с кровати хозяйки и с видимым наслаждением растоптал высокую перину до такой степени, что пух, подобно зимнему инею, скоро украсил не только пол, но и подоконники в хате.
– Піць трэба менш, Проша,– тихо, с трудом сдерживая готовую выплеснуться наружу ненависть, проговорила Оксана. – Гэта табе па п'янцы нехта прымеркаваўся, а ты па маю душу на ноч гледзячы заваліўся.
– Па п'янцы кажаш? – угрожающе прошипел Митрич, приблизив свою морду к лицу хозяйки настолько, что у последней чуть с души