Павлович был широко образованным интеллигентным человеком, хорошо знающим музейное дело. Что касается разносторонней образованности, то об этом в какой-то мере можно было судить по контактам с нашей семьей. Он сотрудничал с моим отцом по вопросам, связанным со становлением музея. Консультировал отца как знаток классической псовой охоты, в период его работы над иллюстрациями к «Дубровскому» Пушкина и стихотворениям Некрасова, где это тема присутствует. Как лермонтовед был консультантом на фильме «Княжна Мери», в котором в роли Мери снималась моя будущая жена. Натаскивал меня по вопросам, связанным с нагонкой. Николай Павлович был специалистом по собакам для псовой охоты – гончим, а мой Пират был легашом, пригодным для охоты на пернатую дичь. Чепрачный гончий выжлец[6] по кличке Соловей появился у меня годом позже.
Пахомов привлек к работе в ученый совет музея наиболее авторитетных художников их нашего поселка и кое-кого из потомков семьи Мамонтова. Помню Всеволода Саввича Мамонтова – степенного благообразного старика в окружении домочадцев на боковом крыльце барского дома, обращенном к кухне. Среди них был его внук – мой сверстник Сева, который в дальнейшем примкнул к нашей поселковой компании. Всеволод Саввич несколько лет, вплоть до своей кончины, был главным хранителем музея-усадьбы. Забавно, что он, как и Николай Павлович, был среди прочего экспертом всесоюзной категории по гончим и борзым. Так что невесть откуда возникшая у меня с детства любовь к охотничьим собакам есть некая данность для обитателей Абрамцева того времени.
Участие в выставке охотничьих собак осталось позади. Впереди маячили охотничьи испытания. К полевым испытаниям надо было готовиться на поле. И такое поле было в Абрамцеве. Располагалось оно по обе стороны от тропы, ведущей от музея к дубовой роще. Слева колосилась пшеница, справа залегли сенокосные угодья. Летом это открытое пространство, в окруженном лесами Абрамцеве, звучало голосами всевозможных птиц. Жаворонки, желтогрудые трясогузки, коростели, перепела на свой лад создавали музыку лета. Высоко в небе, наблюдая за происходящим на земле, степенно парили канюки – собратья моего Орлика.
К осени с помощью конной косилки луга были выкошены. Сено собрано в стога. Пшеница увязана в снопы. Как тут не вспомнить проникновенные строки Тютчева.
Пустеет воздух, птиц не слышно боле,
Но далеко еще до первых зимних бурь —
И льется чистая и теплая лазурь
На отдыхающее поле…
На этом отдыхающем абрамцевском поле и происходила «натаска» Пирата по перепелам. Среди лабиринта снопов три участника забавы: мой отец на одном конце длинной сворки, неуемный Пират на другом и я – юный охотник-наставник посредине.
Пират, обладавший превосходным чутьем, довольно быстро находил перепелов и картинно замирал на стойке. Превосходно! Но стоило перепелам взлететь, он, не обращая внимания на мой отчаянный призыв: «Лежать», срывался в погоню, опрокидывая