Меня это озаботило еще и потому, что я собирался заниматься данной проблематикой всерьез и надолго и начал готовить монографию.
Но, видимо, то, что существовал какой-то более общий замысел, чем конкретно моя роль на Конгрессе, сыграло, как ни странно, положительную роль.
Жуков, которому я, естественно, сообщил обо всем, сказал, чтобы я не обращал внимания, и инцидент был исчерпан. Вероятно, Жуков переговорил с «товарищами» в инстанциях и сумел замять дело.
Конгресс 1985 года в немецком Штутгарте был довольно традиционным. Может быть, самым примечательным было участие в нем большого числа ученых из Германии. Они преобладали во всех секциях и в международных комиссиях; и, конечно, получили право на традиционный доклад по одной из важных тем Конгресса. Как и на Московском Конгрессе 1970 года, одной из наиболее контроверсных оказалась дискуссия по истории Второй мировой войны. Тот год был годом 40-летия со времени окончания войны и победы над фашизмом. И, как и ранее, немецкие историки задавали тон в дискуссиях, снова демонстрируя осуждение своего нацистского прошлого. Но так же, как и в прошлом, главный немецкий докладчик Эберхард Еккель возлагал на Советский Союз ответственность за роковое развитие событий накануне Второй мировой войны, что естественно вызвало возражения советских историков.
В остальном Штутгартский Конгресс, может быть, был одним из тех, на которых много говорилось о проблемах теории и методологии истории. И здесь немецкие историки (и ФРГ, и ГДР) также были очень активны.
На дискуссиях явно сказывалось смещение акцентов в мировой историографии в сторону микроистории, в направлении истории повседневности. По этим вопросам на Конгрессе, как во всей мировой исторической науке, тон задавали ученые Франции. Школа Анналов тогда еще оставалась на авансцене мировой науки. Такие мэтры как Жорж Дюби и Жак Ле Гофф (как, впрочем, и представители других стран) были властителями дум молодых историков в разных странах Европы и США.
Я бы отметил также активную роль в Штутгарте польских ученых. Это было связано, во-первых, с общим подъемом исторической науки в Польше, а, во-вторых, с ролью Александра Гейштора, которого в Штутгарте избрали президентом Международного комитета исторических наук. Кроме того, полякам (как и французам, да и другим европейцам) было очень удобно приехать в Германию.
Избрание А. Гейштора президентом стало его настоящим триумфом, хотя он и прежде был широко известен в кругах историков Европы и всего мира. В Штутгарте А. Гейштор произнес блестящую речь при закрытии Конгресса, на котором его провозгласили президентом МКИНа. Он повторил свою речь на трех языках (немецком, английском и французском), сказал несколько слов на русском, польском, испанском и итальянском. Он словно хотел показать себя президентом организации, объединяющей историков Европы и всего мира.
В Москве к Гейштору относились с уважением и дружественно. Но одновременно в инстанциях и в кругах, активно исповедующих