(венгров и поляков).
Но помимо этих вопросов, которые оценивались в Москве как проявления ревизионизма, наш советский Национальный Комитет историков, как и соответствующие научные институты, сталкивались и с противоположными настроениями.
Опыт иного толка долго накапливался в общении с историками из ГДР.
Наши встречи и контакты были весьма частыми и активными. В Берлине было так же, как и у нас – существовали два ведущих исторических института: один – германской истории, а другой – всемирной истории. Оба они, как и Институт древней истории, возглавлялись членами ЦК СЕПГ.
И немецкие коллеги как бы постоянно подталкивали всех нас «влево», к борьбе с любыми проявлениями ревизионизма и отступлением от принципов марксизма-ленинизма. Следует ясно представлять, что, как и в политической области, так и в сфере общественной мысли, с их стороны шли постоянные импульсы и инициативы к ужесточению наших позиций и в германском вопросе, и по другим проблемам.
Я помню, как неоднозначно выслушивали в Москве выдвинутую в Берлине идею о «двух германских нациях», которая разрывала немецкую историю. При этом немецкие историки, следуя тезисам ЦК СЕПГ, причисляли, например, Лютера и все, что было с ним связано, именно к передовой германской нации. И постоянно шло это странное толкование различных периодов и персонажей германской истории.
Так или иначе эта идейная близость и совпадение целей, а во многом и методов, сохранялись вплоть до второй половины 1980-х годов, когда с началом перестройки обозначились перемены в наших отношениях с ГДР и с другими социалистическими странами.
У меня осталось в памяти начало 1989 года, когда я, только что став директором Института всеобщей истории, возглавил делегацию советских историков на очередной съезд историков ГДР. Это было странное и поучительное мероприятие. За окном все бурлило, в Москве проходили многочисленные митинги, социалистическое содружество трещало по швам, а в Берлине, на съезде, все шло в таком же духе, как и прежде. Жесткие формулы о противоречиях между социализмом и капитализмом, многочисленные доклады о «единственно верном научном подходе» и т.п. довольно сильно смущали советскую делегацию.
Теперь, оглядываясь назад, можно только констатировать то, что историки ГДР (в том числе и молодые) вросли в систему взглядов и представлений, которые во все большей степени не соответствовали реалиям и новым тенденциям в мире.
Размышляя об этом в более общем плане, можно утверждать, что очень многое шло именно из Берлина. Я прихожу к такому выводу, опираясь на свои занятия историей холодной войны и, в частности, германским вопросом, включающем и берлинские кризисы, и возведение «берлинской стены», и на свои поиски ответа на вопрос, откуда шли истоки и инициативы в строительстве, в частности, «стены». Тогдашнее руководство ГДР подталкивало Москву на более решительные шаги и действия, что, естественно, не отменяет позиции руководителей Советского