что я вижу отблеск в глазах сидящих по ту сторону мрака… – Тень выпрямился, неотрывно глядя в темноту. Его голова как-то неестественно дёргалась вслед за глазами, словно он искал кого-то среди множества лиц, и не находя, продолжал метаться взглядом по пустоте.
Нет, нет, вспомни, – продолжали галопировать мысли в голове, пытаясь реанимировать память, – уже тогда, в момент твоего появления здесь, на «сцене», партер и ложа были наполовину пусты. А оставшиеся «звёздочки» продолжали тускнеть и гаснуть, навсегда пропадая во тьме. Потом ты отвлёкся беседой с Цивилиусом… Но кто-то ведь должен остаться!? Кто-то ведь должен! Да, да вот там! Я вижу («или, может, только предчувствую – как я могу видеть в абсолютной тьме») вон там где-то на галёрке слабый отблеск от ярко освещённой сцены. Но сколько в нём муки, боли!.. И желания покинуть поскорее зал.
Тень отвернулся, его лихорадило. Противная дрожь сотрясала всё тело, и он ничего не мог с собой поделать.
– Цивилиус!!!
– Что?! – раздался рядом удивлённый хрипловатый голос.
– Цивилиус… – Тень не смог произнести больше ни слова – ему не хватало воздуха, в горле застрял противный комок.
Голос вежливо молчал, ожидая, когда собеседник продолжит свою речь.
– Цивилиус… где я? Я сплю?.. Или я умер?!
– Ты? Знаешь, на твой вопрос легче не ответить, чем мучительно подбирать слова. Ты-то сам можешь ответить: что такое смерть и что значит жить?
– Хм? Да… Думаю, могу. – Тень почему-то сомневался. И что вызывало сомнение, он не мог сейчас ответить. «Может быть, сама жизнь вызывает во мне сомнение?»
– Видишь, ты сомневаешься. Почему рождаются мёртвые дети у живых родителей? И почему живут бездушные люди? Я с незапамятных времён сижу тут, разделяя «зал» и «сцену». И до сих пор не смог ответить сам себе на многие вопросы. Где живые, а где их тени, живущие в лучах этого чёртова прожектора. Где же, в конце концов, жизнь и где игра! – Возникла короткая пауза. – Не смог, – кто-то вздохнул в пустоте. – А ты меня трясёшь за грудки, пытаясь вытрясти ответ: «Цивилиус! Цивилиус!» Что Цивилиус, – в голосе послышались грустные нотки, – так, передаточная шестерёнка. Пусть даже самая совершенная, работающая без потерь и трения. Мне сказали, и я повторил.
– А сценарий?
– Тсс, дружище, я же говорил тебе: не спеши с выводами – так и до суждений недалеко. А добавишь всего лишь одну букву и до осуждения. Я простой Управляющий этого «театра» – исполнитель чужой воли, ты – Тень – творение прожектора и тоже исполнитель в угоду замершего «зрителя». Ты слышишь: всего-то маленький «театр». Пусть даже с его драмами и комедиями, с наигранными слезами и истерическим смехом. Но выйдешь за его стены и вдруг понимаешь: вот она – истина жизни. Щебечущая, горящая мириадами звёзд, шелестящая травинкой и многозначно безмолвствующая непостижимой безграничностью космоса… – простуженный тенор вдруг