что за дело?» – спросил я, огорченный ее беспардонностью. «Я из уличкома, потому и спрашиваю», – ответила она. «О чем она, что она имеет в виду?» – подумал я.
Мы свернули в переулок и проехали между детским садом и пятиэтажным домом. У пятиэтажного дома употребляли четверо: двое мужчин стояли, а двое, парень и девушка, сидели на корточках рядом с бутылками.
На мосту мы остановились, чтобы посмотреть на уток, и я вспомнил, что мы не были там, где стоит школа, – на том берегу Горелого Креста. Ее видно со стороны Дубков, с детской площадки с кораблем.
Мы миновали рынок и свернули налево за магазином «Пятерочка», проехали мимо двухэтажного бревенчатого черного дома с синими наличниками. Тропа в высокой траве привела нас вдоль школьного забора к обрыву над Горелым Крестом. Мы увидели то Струнино, из которого раньше смотрели на это место. Город выглядел упорядоченным и укорененным.
Тропа вела дальше по высокому берегу. Справа появились заросшие бурьяном гаражи; на двух из них стояли голубятни. Ворота одного из гаражей были разноцветными, я захотел рассмотреть их поближе. Я окликнул Ваню, уехавшего вперед, чтобы он вернулся. Снизу, от дальних домов, поднялись женщина и девочка-подросток. Женщина спросила: «Мы к станции правильно идем?» Я сказал, что да, и показал, куда приведет тропа. «Вот туда, да?» – переспросила женщина.
Земля перед гаражами заросла пижмой, тысячелистником, золотарником. Эти ворота отличались от остальных тем, что были выкрашены в яркий синий цвет, а сверху – двумя почему-то дугами – в коричневый. На левой створке было написано мелом: «Тут хуй». На правой створке было написано: «Здесь ничего нет».
Мы проехали мимо черной от золы или угля пустоты в бурьяне, свернули направо у сотовой вышки, посмотрели на склады на месте какой-то промышленной площадки и увидели впереди железную дорогу и шлагбаум, уже знакомые нам места. Справа было бывшее кладбище, небольшое брошенное пространство в старых деревьях и спутанном паутинистом подлеске. В прошлом году мы нашли там свороченную набок часовню. На обочине я заметил металлическую табличку на желтом столбе; под табличкой был прикреплен искусственный розовый цветок. Я подумал, что это памятник тому, кто погиб здесь в аварии, но слов на табличке было много, и я захотел их прочитать. Там было написано: «Здесь в 1941—1942 гг. были захоронены ленинградцы-блокадники. Около 100 человек. Фамилии и имена неизвестны. Вечная память! Спасибо за победу!» Что за город, подумал я, не сумел сберечь ни собственных могил, ни чужих, все забросил, обнес гаражами, бензоколонкой, и вместо того, чтобы просить прощения, благодарит забытых мертвецов за то, чего они не увидели. Но потом я подумал, что совсем плохо было бы, если бы таблички не было.
Мы возвращались через рынок. Рынок шумел, но на нем ничего не происходило. В палатках рядами лежали и висели тапки, сумки, блузки, на самодельных прилавках стояли саженцы садовых цветов,