доход родителей был меньше определенной суммы. «И вот стою, – говорит тетя Света, – не знаю, что делать, а она взяла нас под руки и сказала: так, девчонки, не плакать, сейчас найдем, и пошла с нами искать жилье». «Это кто?» – спросил я. «Мама моя», – сказала мама. Так я узнал, что бабушка ездила с мамой в Днепропетровск, когда мама поступила. Бабушка нашла им угол у одной женщины, и мама с тетей Светой спали на одной кровати в одной комнате с хозяйкой: «А домик типично еврейский, все крошечное». «Следила за нами, чтобы чего не случилось». «Суп варить нас учила».
Пришли Ксеня и Ваня. Ваня обнял на прощание тетю Свету, ему с его распахнутой любовью к миру хочется обниматься со всеми, кто нам близок.
Да, был паровоз, который дедушка привез из Керчи; мне еще долго казалось потом, что Керчь – это такой двухэтажный магазин игрушек, который стоит справа от дороги, идущей через степь. Был самолет Ил-62, от которого отстегивались крылья, и внутрь можно было сунуть десант из солдатиков. Был красный броневик, у которого сзади было запасное колесо, за которое надо было тянуть, и тогда открывался люк и вылетали ракеты; я помню, когда мама узнала, что дедушка умер, и плакала, плакала, и решала, как добраться до Крыма, я все дергал это колесо, потому что не знал, что теперь будет. Были другие маузеры, крошечные, с детскую ладонь, синий и оранжевый, купленные на рынке в Керчи. Были три ярких индейца и три ярких ковбоя, которых дядя Юра привез из Германии и которых у меня потом украли по одному. Было два судна на подводных крыльях из ленинского универмага, запах которого я вспоминаю сразу, как вспоминаю эти корабли: запах всего. Был пулемет «Максим», как настоящий, только маленький, который заводился ключом и потом стрелял; мы однажды играли в войнушку, бегали по этажам и коридорам общежития, и я споткнулся на лестнице и упал лбом на выступ под окном, а когда вошел в нашу двадцать четвертую комнату, то был похож на раненого, залитого кровью партизана. И еще был Микки-Маус, которого, возможно, не было. Отец приехал в Ленино, мы шли с ним от вокзала, он нес чемодан и рассказывал, что купил в Москве Микки-Мауса. Я видел такую игрушку у других и даже держал ее в руках. Когда отец разобрал чемодан, то ничего не нашел; в карманах не было тоже. Может быть, Микки-Мауса украли, а может, папа просто так сильно хотел его для меня купить, что поверил в то, что купил.
Наши родители и родные всегда дарили нам с сестрой удивительные игрушки; у нас было и то, во что играли дети на нашем и других этажах, но много было такого, чего не было больше ни у кого во всем городе. Каким-то образом у них это получалось замечать, находить, немедленно покупать. Это передалось мне, когда у меня появились дети: я тоже стараюсь искать то, чего нельзя купить в других магазинах. Правда, теперь во всем мире продается одно и то же, и магазины игрушек в Сингапуре, Стокгольме, Париже, Риме, Торсхавне, Дубае, Бордо, Осло, Хьюстоне состоят из того же, из чего состоят в Москве.
Ваня