потому без женщины рядом с гением никуда не денешься.
Итак, одной из таких сильных женщин в девятнадцатом веке была мадам с мужским именем. Аврора Дюпен, баронесса Дюдеван, известная в Европе как писатель-романист. Чтобы пробиться в мужском литературном мире, ей пришлось скрыть, что она женщина, взять псевдоним и назваться Жорж Санд. Разумеется, она не уподоблялась мадам Дуровой и не чувствавала себя мужчиной, но говорила и писала о себе в мужском роде, носила брюки, курила сигары, ходила на охоту и скакала галопом в мужском седле не хуже любого парня тех времен. Во времена Июльской монархии мадам с грубым мужским именем оказалась одинокой, непонятой обществом ласточкой феминизма. Она вела порицаемый всеми добродетельными матронами образ жизни и с высокой колокольни плевать хотела на мнение света. Веселая госпожа меняла любовников как перчатки, вела себя в обществе непозволительно раскованно, разговаривала на запретные темы и (о боже!) садилась в опере на дешевые места в партере, куда дам не пускали. Жирным плюсом к скандальности ее репутации был затяжной и громкий развод с бароном Дюдеван, что было делом весьма редким в девятнадцатом веке.
Пожалуй, такая веселая дамочка была мне по вкусу. Быть против системы, встать поперек горла всему обществу – это, ребята, по мне! Тем более, гений, которого она вдохновляла, был знаком мне с детства. Нежный романтик, лиричный и волшебный Фредерик Шопен…
Мать подбросила меня тете Гале с самого рождения. Всех нормальных детишек воспитывали роботы, меня же – нудная тетушка. Немного странная одинокая матрона, вся в поэзии, классической музыке и литературе. Старинные, еще плоские, записи опер и балетов, лекции древних профессоров о судьбах литературы, эстетика и культурология – все это окружало меня с детства и надоело до колик. Поэтому смотаться на очное обучение с проживанием в общаге для меня было счастьем птенца, вырвавшегося из-под гиперопеки в родном гнездышке.
Я не была музыкантом, но Шопена любила, я буквально выросла на нем. Когда тетя Галя включала пятнадцатый вальс ми-минор, всегда приговаривала: «Вот бы услышать, как сам Фредерик его играет!». И вот теперь, узнав о возможной встрече с композитором, я в восторге присела: у меня есть возможность увидеть, как гений творит, как сам оттачивает свои ноктюрны!
Все, еду. Хотя бы ради тетушки.
Прошел месяц.
В прошлый раз, когда подлый Санчо без ведома начальства (сомневаюсь, право слово) запустил машину, мне никто не рассказал о том, что объект, место которого я занимаю, во время моего путешествия в прошлое находился в нашем институте. Да-да, пока я пьянствовала с Есениным и его друганами, Галя Бениславская спала в двадцать первом веке под транквилизаторами. Вот здесь, в соседнем от меня боксе. Еще на Лубянке робот в виде необычной бабочки (странно увидеть бабочку посреди зимы) заманил девушку в чулан для веников, там она попала в портал, из которого в это же мгновение выпала я. В 1920 году не прошло и секунды, обмен произошел моментально,