хватит. Завтра я на баржу в Рыбновск побегу, тебе надо что-нито?
Я заказал чаю, махорки для Ивана-нивха и, если есть, одеколона или духов. (Про себя думал – для хозяйки, Луизы.)
Елизар и Луиза долго смеялись.
– Так ведь у нас путина – сухой закон. Все одеколоны уже давно выпиты. Ау, ку-ку. Ну, пора придавить.
И вновь пришла ночь. Шуршали мышки. Я их уже не пугался. Не очень их интересовал – несъедобен. Снились сны. Разные. Но – спать.
Наступает тишина, и во мне тоже все успокоилось. Ушла обеспокоенность, что не сделаю съемку. Как говорил Иван, если большой ветер будет. Но ветра пока не было. А туман пережить можно. Я чувствую себя сильным. Мне хорошо здесь. Я погружаюсь в странную тихую жизнь в Озерках, где даже на полу хорошо спать под кряканье уток и вскрикивание петуха.
А утром опять молочницы у ворот смотрят, как мы с Иваном-нивхом собираемся на озеро. На берегу иногда сажусь на бревно и жадно наблюдаю за живностью лесотундры Севера. Мелькает лисица. Шмыгает заяц. На душе покой. Не могу оторвать глаз от поверхности озера. От воды веет спокойствием. Воистину – Сладкое. Утки криками сообщают малышам, что день начинается хорошо. Все покормлены и от лисы уплыли.
Вскоре образовалось у меня еще несколько знакомых. Часто вспоминается Лева-почтальон. Оказалось, он пишет стихи. И очень болен. У него какой-то острый туберкулез.
– Я бы давно уже отдал Богу душу, да Елизар и девочки-молочницы меня вытаскивают, вернее, оттаскивают от края ямы. Все время молоко горячее, сливки, творог. И мед. Вот и держат меня. А заходить ко мне, тем более чаевничать, не надо ни в коем случае.
Я вот оставил свои стихи и письма на Родину. Ты человек грамотный. Может, будешь честным – выполнишь последнее желание и просьбу. Пошлешь письмо маме и папе.
– Куда?
– Вот в этом-то и загвоздка. В США.
Я тогда не представлял ни холодной войны, ни наших врагов-америкосов, которые только-только были друзьями. Поэтому отнесся к Левиной просьбе вполне благожелательно. Собрал все его бумаги – стихи и два письма. В какую-то Миннесоту. Да мне что, из Охи брошу.
– Нет, не надо из Охи. Лучше передай в Москву, пусть эти письма попадут в посольство. Это самый верный путь.
– Так время.
– Теперь это не важно. Родители живы и получат. Если ты мне обещаешь, я даже оплатить пересылку помогу.
– Да что ты, Лева, ерунду говоришь. У меня отпуск через год. Я все сберегу. А стихи можно почитать?
– Да, конечно. Только не сейчас. После моей кончины. Но бумаги забери. Прямо сейчас.
– Ладно, ладно, беру. Я уплыву с Иваном дальше по озеру и через недели две вернусь. Держись, Лева.
Еще я хотел сказать, что жалею, что с ним так поздно познакомился. И когда вернусь после работы на озере, возьму его с собой. Нам поможет комсомол, положим в лучшую обкомовскую клинику. Ведь он же ни за что. Но – сказать хотел, а бормотал только – держись и держись.
В исследовании озера я полностью попал под «власть» Ивана. Озеро вытянутое, и возвращаться с разрезов в Озерки было невозможно. Поэтому Иван вполне здраво предложил:
– Твоя-моя далеко уплывай. Два чум делай. Рыба лови – еда будет. Утку я достану – хорошо будет. Только соль надо. Да чай.
Чай