И что же было дальше?
Вспомнив ход процесса, я вынужден был ответить, процедив сквозь зубы:
– Верховный жрец Кашшур прервал его попытки.
Лоб храмового писца сразу разгладился:
– А Кашшур не утратил способность затыкать ненужные рты. Молодец, – Бел-Адад одобрительно кивнул и вяло улыбнулся. – Знай Верховный жрец, как вольно я тут общаюсь с тобой, обсуждая Кашшура у него за спиной – не сносить мне головы. Но он и не узнает, правда?
Мой сломанный нос слегка дернулся от порыва сдерживаемого гнева:
– Для чего же нужно было приглашать Эмеку-Имбару?
– Без этого никуда. Командир стражи, прибывший на место преступления, обязан присутствовать на заседании в качестве свидетеля. Его не вызов – еще больший риск, нежели тот, на который мы вынуждены были пойти изначально.
– Как же вы могли оправдать столь поспешное судилище ремесленника советом жрецов? Ведь ваш посланник оказался на месте слишком быстро.
– На процессе должен был выступить свидетелем наш человек, который подтвердил бы знатность происхождения жертвы, при этом не привлекая дело огласке. Якобы давний мой знакомый, живущий за чертой города. Узнав об обрушении хижины одним из первых он, не дожидаясь прибытия стражи, добрался до Эсагилы и сообщил грустную весть, – Бел-Адад притворно опечалился, – смерть забрала одного из незаменимых слуг Мардука к себе.
– Ариду?
Бел-Адад кивнул:
– Он самый.
– Его ты тоже убьешь?
Храмовый писец ответил не сразу. Несколько секунд он изучал меня своим взглядом, в котором теперь не читалось ровным счетом ничего. Ни сострадания, ни жалости, ни гнева. Только холодный расчет.
Наконец, его пухлый рот произнес:
– Если потребуют обстоятельства.
– Ты безжалостный ублюдок, Бел-Адад!
– Я пойду на все ради спасения Вавилона, – совершенно спокойно ответил писец.
– Зачем понадобилось это безумие с «преступлением государственного уровня», если смертный приговор мог вынести даже местный рабианум? – спросил я.
Бел-Адад на мгновение прикрыл глаза и поморщился.
Лицо скривила гримаса раздражения:
– Саргон. Вот в какие-то моменты у тебя появляются проблески ума. В остальном же – туп, как дерево.
– Не теряй времени на это представление!
Бел-Адад слегка удивился:
– Представление? Вот, значит, как? Ну, раз ты такого мнения обо всем этом, то времени достаточно, чтобы закончить выступление на той ноте, на которой я посчитаю нужной. А насчет суда старейшин – это не тот способ, что был необходим. Нам следовало провести быстрый и закрытый процесс, привлекая как можно меньше лиц, дабы не мешкая приступить к завершающей части плана.
Как ни был омерзителен мне этот человек, я не мог не признать, что ум его чрезвычайно остр. Хоть и способен на ошибки.
«Надеюсь, следующая для него станет роковой. Поганый змей!».
– Что стало с Сему?
– Тебе и вправду хочется