и пытался утешить, шепча и поглаживая. Потом она вдруг успокоилась и даже повеселела. Затем же рыдать принялся Шелков, но уже несколько сдержаннее, нашептывать что-то и успокаивать после уже начала она. Вскоре же все исчезло. Проснувшись, Николай особо не раздумывал и не вспоминал даже о сне этом. Пробудился он уже к совсем позднему вечеру, который вот-вот должен был перевоплотиться в ночь. В комнате его царила кромешная темнота, и только сквозь оставленную дядей дверную щель пробивался тусклый коридорный свет.
Помимо отдыха, разумеется, Николай еще и очень нуждался в ужине, однако в тот момент, исходя из того, как встретил его Владимир Потапович, он считал, что даже и не смеет спросить о пище. Тем не менее теперь было ему так невыносимо от истязающего желудок голода, что он решил в конце концов прекратить эту бесполезную пытку своего организма.
У комнаты Николая кто-то совсем не тихо прошел, но, однако, быстро. Это явно был не Владимир Потапович. Дядюшка так обычно не ходил. Он всегда ходил медленно, едва поднимая шаркающие об пол ступни в изодранных неизвестно от чего тапках.
Дверь в комнату к Николаю была приоткрыта, и спустя малое количество времени, он смог снова услышать и теперь уже увидеть, кто же это так торопливо ходит. Это была старая худая горничная с седыми, зачесанными в небрежный пучок волосами и изорванным в низу подола серым платьем. На ходу она несколько раз выругалась.
Аккуратно поднявшись с кровати, Николай, шатаясь, намерился наконец поискать чего-то съестного на кухне, поскольку все тело его от голода ощущалось ему еще ватным. Он молча вышел из своей комнаты и, поздоровавшись с этой неизвестной ему, направился в кухню. Горничная не обратила на Николая никакого внимания. Это немного оскорбило его, но на сей раз он решил смолчать. Следом войдя в кухню, она поспешно принялась чистить большие овальные картофелины. Кухня также не отличалась чистотой и привлекательностью, как и иные помещения квартиры.
Николай смог отыскать заржавелый горшочек с кашей и свежую булку. Каша выглядела вполне еще добротной.
– А можно я съем это? Очень уж есть хочется, – дрожащим от бессилия голосом обратился он, сам еще толком не зная к кому, то ли к Владимиру Потаповичу, в надежде, что он услышит его и буркнет положительный ответ из своей комнаты, то ли к этой удрученной старой горничной. Горничная же не шевельнула ни глазом, ни головой на вопрос его.
– Ешь, коли уж ты здесь, так ешь уж! – услыхал Николай голос дядюшки, вслед за этим Владимир Потапович сам вошел в кухню. Он протяжно зевнул и почесал свою жирную, но, однако, вполне еще густую макушку. – Я тоже чего-нибудь сейчас перед сном сварганю, а то проголодался, как собака дворовая. Если пожрать еще найду, конечно…
Желтоватые зубы его впервые мелькнули через какую-то странную гримасу, напоминающую улыбку. Сам же Владимир Потаповичу выглядит очень неухоженно.
Он достал хлеб и копченую колбасу. Взял в руки металлический нож с выцветшей деревянной рукояткой, к которой к тому же что-то прилипло.
– Так