и, казалось, тоже плюнула. Глаза ее опустились на недочищенную картошину.
Какое-то мимолетное молчание накрыло кухню. Каждый задумался о своем, что можно было бы приравнять к единой мысли, которую обдумывали тогда все трое, поскольку каждый в те секунды размышлял над тем, что лично он мог бы сделать для улучшения сей обшарпанной квартиры, это перетекало в размышления о том, что каждый мог бы сделать для своей теперешней неблагополучной жизни. Казалось бы, для улучшения своей жизни, можно было бы начать хоть с какого-то минимального порядка в квартире. Но как сделать так, чтобы все побудились наводить и, главное, поддерживать его – было неясно. Сами собой мысли о совершенствовании своей жизни пока безжалостно перечеркивались, по крайней мере у Владимира Потаповича и Аннушки.
– А вы… У вас, дядюшка, на постоянной основе Аннушка-то проживает, да? – наконец прервал всеобщие размышления Николай.
– Конечно, здесь. Кому еще она такая нужна? – буркнул Владимир Потапович и вновь покосился на старуху. – Она делает работу-то из-под палки, а в квартире как была грязь, так и есть! Пригрел змею бесполезную! – Он вновь плюнул.
– Грязь от того, что вы после работы в замызганных сапогах по квартире расхаживаете, ворчун безмозглый, да не моетесь сами месяцами, а на меня клевещете! – Аннушка дочистила всю картошку и поставила ее на плиту, сама же попутно принялась варить, по всей видимости себе, кофе.
– Ой, молчи лучше, баба безграмотная! Коли приперлась на кухню, то молчи уж, надо же мне на ком-то сердечную боль жизни моей отводить, да уж и ты не без бревна в глазу своем. – Темные волосы его даже немного взъерошились, очевидно, от нервного возбуждения. Николай уже давно заприметил, что Владимир Потапович был весьма вспыльчивым и настойчивым человеком, и не решался вступать в диалог с дядей и горничной его, пока они не перестанут спорить между собой, подобно двум деревенским бабенкам.
– Сами бы и помалкивали, Владимир Потапович! Думаете, что если вы такой уж хозяин в квартире сей, то и можно вам все на свете? То можете вы и обзывать меня, и по квартире в уличной обуви ходить, и денег мне не платить месяцами? О-о, вы заблуждаетесь, еще как заблуждаетесь! Рано или поздно и вас кара-то настигнет! Да еще и смеете вы мне же в лицо мое говорить, что я, видите ли, ничего не делаю-то! Я выполняю свою работу честно, покуда силы у меня имеются, – Тоскливо и будто даже обиженно проворчала горничная.
– Ой, давай еще ты тут сейчас прибедняйся мне, какая ты несчастная и ущербная на этом свете, тьфу! – почти прокричал дядюшка и, раздраженно поставив грязную после еды посуду, хотя, казалось, она и до еды была не кристально чистой, чуть ли не под нос Аннушке, тут же вышел из кухни со словами: «Пошло оно все!»
– Такой мерзкий и злобный человек дядюшка ваш! – таким же голосом, что и ранее, обратилась она уже к Николаю, который тоже съел свою еду. – Мерзким и злобным был даже когда только взял меня на квартиру в горничные к себе, так мерзким и злобным и помрет, поди. Вот несчастный-то человек!
– А