страха. И хотя штаны уже давно высохли и на тёмном материале не было видно даже пятна, все же воспоминания о таком позоре больно ранили мальчишку, и он подумал, что хуже, чем быть нарисованным плачущим, может быть только если бы художник нарисовал его об@с@ным. И дед бы повесил такую картину тут у себя напротив кровати.
Эта мысль заставила Тимофеечкина поёжиться, и он съел ещё ложку варенья. Баба Тома принесла ему чай, как и обещала, чашка была из того же сервиза, что уже стояла на подносе, и была обозначена Тамарой как «дедушкина». Мальчик удивился, как она их вообще отличает; обе белые из тонкого фарфора, с витиеватыми, не слишком-то удобными ручками. И что на той, что на другой был выгравирован какой-то странный вензель, то ли руна, то ли какая-то невиданная печать. И вазочка с вареньем, и маслёнка – всё было точно такое же. Только ложечки серебряные и уж слишком вычурные, поэтому столовые приборы не очень-то подходили к основной посуде.
Ни у кого, ни дома, ни в гостях, мальчонка не видел таких сервизов и в очередной раз удивился. Было по качеству и весу понятно, что это всё стоит немалых денег, а на вид и не скажешь, что красивое. Так же, как и варенье. Вроде бы причудливая штука – варенье из ананаса! Но и не сказать, что вкусное. Привкус корицы казался ему мерзким, и он ел без должного удовольствия. Мирон кушал ананасы только консервированные в банках и только по большим праздникам! И до сего дня даже не знал, что на свете существуют «буржуи», которые зажрались до того, чтобы из ананасов варенье варить! И тем более Тимофеечкин не мог представить, что их сосед – дед Сухинин, который больше похож на бомжа и пахнет от него не лучше, что он на самом деле такой сибарит, вся эта обстановка никак не сочеталась с ним. Да и на самих вещах лежала какая-то тяжёлая печать неухоженности, ненужности, потому обстановка в комнате скорей ощущалась как гнетущая, какая бывает в хосписах или больничных палатах.
И поэтому Тимофеечкин был в смятении, никогда ещё в жизни он – сын профессора, директора «бриллиантового завода» не чувствовал себя почти что голодранцем! Ему не было завидно или обидно, просто это чувство было для него новым. Но в то же время везде и кругом чувствовалась какая-то запущенность, неаккуратность. Мама Мирона всегда поддерживала в доме идеальный порядок, и все родительские друзья, в домах которых ему приходилось бывать, тоже.
И поэтому дедова несвежая постель, его мятые, давно нестиранные вещи, пыль и захламлённость, что царила здесь кругом, нагоняли на мальчика тоску и брезнадёгу. Но было в комнате и что-то невиданное, то, что удерживало его здесь до сих пор и не давало сбежать. И это, конечно же, этот невероятный трельяж с чудесными зеркалами!
Он был такой красивый, такой огромный, такой помпезный! Что смотрелся в этой спальне, как Солнце в Геоцентрической системе! Чёрные свечи, те, что дед зажёг у каждого зеркала, минут двадцать назад, осталось уже по половине. В реальности каждая из свечей горела слабенько в этом насыщенном красными тонами свете, их вообще едва ли можно было разглядеть. Но, отражаясь в зеркалах,