людей есть инстинктивная потребность заботиться о слабых, – в этом заключается их собственная слабость.
– Неужели ты готова разрушить семью из-за этого старого козла? – предпринял еще один заход Гаврюшкин.
– Нюша, можно я стукну чем-нибудь по этому громкоговорителю? – спросил Норов. – Мне кажется, там что-то заело.
– Я те стукну! – тут же вскинулся Гаврюшкин. – Мало я тебе вломил? Еще захотел? Я тебя, хорька, в унитаз засуну и смою!
Норов выдвинул ящик стола и, порывшись, достал тяжелый металлический молоток с рифленой поверхностью для отбивки мяса.
– Я все-таки попробую, – решил он. – Хуже не будет.
– Да перестаньте же! – воскликнула Анна.
На кухню осторожно заглянула Ляля.
– Я кушать хочу! – проговорила она жалобно. – Я, конечно, извиняюсь, что прерываю, но вы ж мне утром так и не дали покушать! Можно я из холодильника че-нибудь возьму и исчезну? А вы тут дальше ссорьтесь…
– Ладно, – сказал Норов. – Пойду-ка я душ приму. Тоже полезно. Заодно той дрянью от синяков намажусь, которую ты вчера купила.
Он взял пистолет со стола, посмотрел в ненавидящие черные глаза Гаврюшкина, сделал над собой усилие и произнес:
– Еще раз прости. Я виноват перед тобой. Ты честный, хороший парень.
Гаврюшкин молчал, ничуть не смягченный.
– Большой, – не удержавшись, прибавил Норов. – Только без гармошки.
Про гармошку, конечно, можно было и не говорить. Ребячество, Кит. Ребячество и ревность.
Дорошенко все-таки нашел свою нишу, к большому облегчению Норова, иначе пришлось бы все-таки отправлять его назад, пусть и не в чемодане и без шапки в заду. Он сумел оказаться полезным в избирательных компаниях, правда, в специфической роли. Норов не умел торговаться и не любил это делать, а вот у Дорошенко к этому были и вкус, и способности. Кандидатов он ошкуривал с безукоризненной вежливостью, уважительно, внешне дружелюбно, но без всякого милосердия. Апеллируя к славе Норова, не знавшего поражений, Дорошенко навязывал им московские цены, и те в конце концов соглашались.
Впрочем, тут была палка о двух концах: за победу предстояло бороться, а некоторые кандидаты считали, что после подписания договора и внесения значительного аванса она им уже обеспечена. Дорошенко было безразлично: победят они или проиграют, в выборах его интересовали только деньги, но Норов ощущал ответственность за результат. К тому же принципы не позволяли ему работать с теми, кого он считал идейными противниками. Дорошенко не понимал подобных ограничений, но, не смея возражать, лишь неодобрительно молчал.
Осенью, во время кампании, объединявшей депутатские выборы нескольких уровней, Дорошенко набрал группу аж из двенадцати кандидатов и уговорил Норова за нее взяться.
Для каждого из претендентов был создан отдельный штаб, который возглавил либо друг кандидата, либо его соратник. Вообще-то, ставленники кандидатов, как правило, мало подходили