по мере того, как мы превращали в пастбища все больше и больше терраформированного вельда и дикие звери Кириньяги стали испытывать давление охочих до пахотной земли людей, подобные инциденты стали учащаться, а их последствия сделались серьезнее.
Я сидел у огня в своем бома и смотрел на равнины, кое-где утыканные акациями, ожидая, когда поднимется солнце и прогреет утренний воздух, и тут молодой Ндеми примчался из деревни по извилистой тропе.
– Кориба! – вскричал он. – Пойдем быстрее!
– Что произошло? – Я с трудом поднялся.
– На Джуму напали физи! – выдохнул он, пытаясь восстановить дыхание.
– Одна гиена или много? – спросил я.
– Думаю, что одна. Не знаю.
– Он жив?
– Джума или физи? – уточнил Ндеми.
– Джума.
– Думаю, что мертв. – Ндеми помолчал. – Но ты же мундумугу. Ты можешь вернуть его к жизни.
Мне польстило, что он приписывает такое могущество своему мундумугу, но, естественно, если его товарищ действительно погиб, я ничем не мог бы ему помочь. Я пошел к себе в хижину, выбрал некоторые травы, особо эффективные для борьбы с инфекциями, и прибавил к ним несколько листьев дерева кат, чтобы дать пожевать Джуме (на Кириньяге у нас нет анестетиков, а галлюциногенный транс, вызываемый листьями кат, по крайней мере, помог бы ему забыть о боли). Все это я сложил в кожаный кисет и повесил на шею. Потом выбрался из хижины и кивнул Ндеми, который повел меня к шамба отца Джумы.
Когда мы достигли этого места, женщины уже начали погребальную песню, и мне оставалось только бегло осмотреть то, что осталось от несчастного Джумы. Одним укусом гиена отхватила ему большую часть лица, а другим – левую руку. Потом сожрала большую часть груди, прежде чем жители деревни наконец отогнали ее.
Коиннаге, наш потомственный вождь, прибыл несколькими минутами позже.
– Джамбо, Кориба, – приветствовал он меня.
– Джамбо, Коиннаге, – ответил я.
– Надо что-то с этим делать, – сказал он, оглядев тело Джумы, над которым уже кружили мухи.
– Я прокляну гиену, – ответил я, – а ночью принесу в жертву козу, чтобы Нгаи принял душу Джумы.
Коиннаге с тревогой посмотрел на меня, поскольку он меня боялся, но произнес:
– Этого недостаточно. За последний месяц гиены загрызли уже второго здорового юношу.
– Наши гиены пристрастились к человечине, – согласился я. – Это потому, что мы оставляем им на съедение больных и стариков.
– Значит, надо перестать оставлять им на съедение больных и стариков.
– У нас нет выбора, – проговорил я. – Европейцы считают это дикарским обычаем, и даже Техподдержка пыталась нам его запретить – но у нас нет лекарств, чтобы облегчить их страдания. Чужакам он кажется варварским, но в действительности это акт милосердия. С тех пор как Нгаи даровал первому кикуйю палку-копалку, в наших обычаях всегда было оставлять гиенам больных и стариков, когда приходил их час умереть.
– У Техподдержки