Такой вот парадокс.
– Ха, отлично! Прямо бинго!
– Вообще-то просто бинго.
– Бинго!
На улице всё ещё было холодно, но Саша как будто начинала оттаивать.
Зашли выпить в бар. Саша сопротивлялась сначала, из аргументов приводя только «Да ну», я шипел змеем-искусителем: «Ну давай, Новый год же, надо шампанского выпить». Впрочем, шампанское в баре почему-то закончилось, так что мы взяли по пиву. «Пиво употребляете?» – подкалывала меня Саша. «Только если жарко» – отвечал я, стряхивая остатки подтаявшего снега с рукава.
Саша сняла шапку, наконец-то я увидел её волосы. Очки запотели, она растерянно замерла посередине зала. Я воспользовался случаем и взял её за руку. Пальцы были холодными, но не такими холодными, как колечко на одном из них. «Прям танцующая в темноте», – пошутил я, ведя её за собой к столику. Саша ответила только хмыканьем, но хмыканье это было удовлетворённым. Очки оттаяли ещё до подхода официанта, и я снова мог видеть её глаза. Господи, почему они уже такие родные? Впрочем, глаза эти чуть боязливо оглядывали обстановку.
– Всё хорошо?
– Да, норм. Просто не очень привыкла к таким людным заведениям.
– А к каким ты привыкла?
– К кинотеатрам, конечно. Я ж киноманка, помнишь?
– Об этом я вряд ли смогу забыть. Ты мне, можно сказать, целый мир открыла с помощью «Касабланки».
– Ну что могу сказать… Я старалась.
– Подожди, в кино же тоже много людей бывает. Это для тебя не людное место?
– Смотря в какие ходить. Я ж девушка особенная, в попсовые киношки не хожу. Я больше по всякому артхаусу и киноклассике. Так что здесь в «Родине» и в Доме Кино сижу. Раньше, когда в Воронеже жила, постоянно в «Иллюзион» ходила, есть там такой кинотеатр.
– Ну не совсем же они пустые, всё равно там люди есть.
– Есть, да… Но они как бы растворяются. Я обычно беру билет на первый ряд, сажусь прямо перед экраном. А кто там позади, меня не особо интересует…
– Понятно. То есть на последний ряд тебя нет смысла приглашать.
– Ха, ну смотря с какой целью. И потом учти, есть опасность, что я всё равно буду смотреть оттуда кино, а не что ты там подумал.
– Надо же, какая самоотверженность.
– Лайки сами себя не поставят.
– Ну, я выложился по полной. Отдал тебе свои лучшие лайки.
Так мы и продолжали говорить, продолжали пить. Кружки опустели, мы заказали ещё. Холод растекался по жилам, как будто я открыл рот и запустил в себя всю зимнюю улицу снаружи, от которой мы и пытались сбежать. Но тепло подвальчика, в котором находился паб, согрело меня. Мы продолжали пить и продолжали говорить. А ещё мы продолжали молчать, и в молчании этом были и отзвуки нашего неловкого флирта, и привкус пива, но было в нём и ещё что-то – бесшумное, но обволакивающее, оставляющее без движения тепло. Оно соединяло нас. Её рука лежала рядом, придерживая стакан, и мне хотелось к ней прикоснуться – ладонь чуть ли не жгло от отсутствия прикосновения.
Когда