это – начинать разговор после первого секса. Соединиться вместе, снова разъединиться на два существа и продолжать разговор, в котором ещё минуты назад не было необходимости, потому что все мысли были едины в едином теле. Да и о чём говорить? Не спрашивать же «Всё хорошо?» или «Тебе всё понравилось?».
– Интересно, соседка спала или всё слышала? – посвежевшим голосом проговорила Саша.
Я и забыл про соседку.
– При желании могла бы и увидеть, – хихикнула она, – комната-то проходная.
– И она так каждый день и ходит через твою комнату?
– Ну естественно, – удивилась Саша глупому вопросу, – куда она денется?
– Не смущает? Вдруг она действительно что-то увидит?
– Не переживай, это зрелище её совершенно не интересует, она лесбиянка. У неё девушка есть.
– Что ж, у каждого свои недостатки. Ну всё равно, может же неловко получиться…
– У меня в Питере ещё не было мужчины, пока что не случалось неловкостей. Вообще у меня есть вешалка с одеждой, икеевская, я её ставлю как ширму, когда кино смотрю. Просто не успела, когда ты пришёл.
– А сколько ты уже в Питере?
– Два года. И сколько-то там месяцев. Идём Тэцуо смотреть?
– Иди, я чай принесу.
Уже утром, в мутном январском свете, я сквозь сон почувствовал, как её рука поползла вниз, вниз по моему животу. Я поцеловал Сашу в макушку, а сам потянулся рукой вниз, под кровать. Где-то там, на полу, лежала открытая пачка с презервативами.
Так мы начали встречаться. Забавно, что этот термин все понимают по-своему. Для кого-то это признание в любви, для кого-то – подготовка к совместному долгому (уж как получится) будущему. В нашем случае всё было проще. Мы ни разу не заговаривали ни о чём подобном, да и вообще не обсуждали наши отношения. Мы знали, что мы встречаемся – просто потому, что мы встречались, в буквальном смысле. Мы встречались либо в центре, на выходе из метро, либо на выходе с Сашиной работы, куда я иногда подъезжал на машине, и просто были вместе. Чаще всего мы шли в кино. Выбирала его всегда Саша. А я и не возражал. Я даже гордился этим, мне было приятно наблюдать за её почти профессиональной щепетильностью в выборе фильмов. Я действительно ощущал себя частью какого-то особенного круга – хоть он и состоял из нас двоих, а также далёких режиссёров, преимущественно усопших. И потом, в кино я мог держать её за руку. Я хотел бы держать её за руку и на улице, гулять с ней, взявшись за руки. И чтобы все на нас смотрели. Но, как назло, на дворе стоял январь, ещё и в одном из самых холодных своих проявлений, так что тепло её руки я чувствовал только во тьме кинозала, чего, разумеется, окружающие заметить не могли. Зато мы могли упоённо целоваться, сидя в машине, и я от всей души надеялся, что кто-то из проходящих мимо видел нас и позавидовал моему счастью – с добротой или злобой, мне было всё равно.
Саша была стеснительна. Это бросалось в глаза даже мне, хотя моя собственная застенчивость всегда была очевидной настолько, что друзьям даже было неловко шутить о ней. Вечный Сашин