за анекдот?
Степан рассказал подхваченную народом байку Никиты о пресловутом хомуте. – Вишь, на что намекает, дескать, в колхозе быстрее ноги протянешь и на том свете окажешься. А как главный момент осветил болтун, когда вас избрали в председатели! – с преувеличенным возмущением старается конюх, – Лично мне трактовал, что «этот питерский не зря Зубовым зовётся: нас, Калачей, не съест, так покусает». Конюх, слегка повернувшись к начальнику, с удовлетворением, поймал, как пасмурная тень пробежала по его лицу.
«Есть у меня способ этого воина укоротить. Ничего…, с этим мы справимся», – подумал Семён Кузьмич и почувствовал, что нащупал путь к окончательному вердикту, но вслух не сказал.
Степан догадался, что внутренние колебания Кузьмича унялись, подобрел к Карьке и уже не стегал и не дёргал его до самого дома председателя.
глава 16. Решение принято
Хотя Семён Кузьмич и принял решение, да неуёмная совесть внутри боролась сама с собой. Он хорошо понимал, что Калачёв никакой не враг колхоза, что колхозу его руки нужны, что сомнения у всех крестьян есть. И ещё сильнейшие были аргументы на его стороне – полная хата ребят и сын в Морфлоте служит. Он мучился сутки. Ворочал стыд, наступал на него, отступал, судил, рядил, оправдывал и уговаривал. Права на невыполнение распоряжений у него не было. Оставалось найти веские доказательства, почему именно Лукича надо послать на стройку кирпичного завода. С такой же мукой внутри Семён Кузьмич согласился месяц назад, едва вступив в должность, на раскулачивание трёх семей. А кого раскулачивать было?! Один только и подходил в деревне, эксплуататор кое-какой, а других, чтобы проценты повысить, присоединили. Оправдался перед собой тогда светлым будущим, к которому ведёт народ вместе с партией. Кулацкое добро забрать на укрепление колхозов и советской власти – святое дело.
Нелегко властному человеку с мягким характером. Против себя самого, считай, Семён Кузьмич пошёл. Безжалостно вопрошал: «Почему я так поступаю?» Хотел в собственных глазах остаться правым, а на самом донышке лежало, что осуществить решение, значит, признать себя то ли мстительным, бессердечным подлецом, то ли безголовым руководителем. Наказать, оторвав от семьи Лукича – значит, и впредь загонять таких, как он, в одно стойло – не высовывайся! А надо ли это делать? Сам-то он тоже своё мнение по любому вопросу формулирует. Но самолюбие жжёт пророчество Никиты Лукича про него самого: «Зубов нас, Калачей, покусает». Ишь, чего придумал. Авторитет унизил. И никак-нибудь, вслух! Снова и снова крутил всё это начальник в голове, то постулируя главенство коллектива, то сознавая трудности таких вот мужиков. Не заложена ли в этом безоговорочном подчинении коллективному бомба, которая рано или поздно рванёт? Это ведь внутри каждого человека происходит такая борьба и ему самому, должностному лицу, присущая. Опять же один – кто он такой? Кто