всего мне нравились ракеты «Союз-У», вот это класс!” Самый большой макет у него до сих пор хранится в гостиной. Он в одну двадцать четвертую натуральной величины, но все‐таки длиной в два метра десять, и он копотью от свечки изобразил след от горящих газов на трубах. – Жену это бесит, а детишкам страшно нравится.
Ив не перебивает его. Иначе, как показывал опыт, и быть не могло: любитель, встретив специалиста, всегда первым делом стремится продемонстрировать свои знания, получить, как отличник, хорошую оценку. Ив чувствует, что этот человек разбирается в предмете гораздо лучше него. Поэтому из осторожности переводит разговор на более привычные рельсы – говорит о якобы готовящейся выставке, посвященной Вернеру фон Брауну[7], нацистскому ученому, который позднее возглавит НАСА и космические исследования. Рассказывает об операции Paperback, проведенной ЦРУ, чтобы перевезти в США военных преступников для нужд холодной войны; о концлагере Дора-Миттельбау, где прилежно работал оберштурмфюрер фон Браун. Не моргнув глазом перечисляет соратников “этой гадины фон Брауна”: Густав Юнг, Фридрих Гофмансталь. Пусть имена ненастоящие, позаимствованные из других областей, зато канва рассказа подлинная, в этом особый шик лгуна. Этот треп дает ему возможность легко продержаться минут десять. Благо волосы у него прямые и негустые, так что стрижка подходит к концу.
– А можно я зайду к вам в музей? – спрашивает читатель “Авиации и космоса”.
Ив сконфужен, он в замешательстве, и так бывает всякий раз, когда приходится врать не в романе, а по‐настоящему. Обмануть доверие такого приятного человека значит испортить все удовольствие от выдуманной жизни. Он находит какую‐то отговорку.
Ив вовсе не мифоман. Но ему жаль, что в юности ни одно увлечение не смогло вытеснить остальные и полностью завладеть им. Он не стал ни биологом, ни богословом, ни астрономом. Ив – писатель. И беззастенчиво врет еще и потому, что каждый раз, когда ему случается назвать кому‐нибудь свою настоящую профессию, он слышит сначала: “И что же вы написали?” – а потом неизменное: “К сожалению, не читал”.
Писатель. Он долго не решался так определять себя, но, так или иначе, он живет среди слов, а с некоторых пор за счет них – возможно, не так роскошно, как хотелось бы, но намного лучше, чем мог себе представить. “Тебя читают, но своего настоящего читателя ты еще не нашел”, – говорят ему издатели. А ему что‐то не верится, что такой, как он, вообще может найти своего читателя.
Ив в самом деле писатель, хотя бы потому, что постыдился бы написать “испепелять взглядом” или “без памяти влюбленный”. Хотя “свинцовый сон” или “наспех нацарапать” – иногда проскальзывают. Найдя такие клише в уже опубликованном тексте, он ужасно расстраивается. Еще он часто ставит ненужные запятые и потом безжалостно их искореняет. Он слишком начитан, чтобы не знать, что писать хорошо значит писать плохо, как кто‐то когда‐то сказал. Ему хотелось бы, чтобы каждая фраза вылетала сама собой, удивляя его самого, и чтобы удивление никогда не притуплялось. Его бесит, когда,