по спине пробегает ледяной холодок. Старые бабки, некогда молодые и судачившие у колодца, прятались за воротами, чураясь украдкой. Мужики отводили глаза, сплевывали под ноги.
«Ведьма… Дочь ведьмы…»– беззвучно шептали их губы, и эти шепотки были громче любого грома.
Всю мою жизнь меня, как и мать, боялись и чурались. За дар целительства, за знание трав и умение унимать боль их прозвали ведьмами. И даже смерть не смогла стереть этого клейма. Я почувствовала горечь от слова на языке, но не обиду. Мара очистила мою душу от почти всех явьих чувств, оставив лишь ледяную пустоту и пылающую жажду мести. Я вернулась, чтобы отдать долг. Долг Маре и… себе.
Тропой незнакомой теперь иду по лесу, не узнать его почти, но тишина с моим приходом наступила, как тогда в злополучный день моей кончины. Как будто чуют звери лесные меня, прячутся по норам да оврагам, носа не показывают.
Тяжелые думы меня посещали среди хвойного пролеска. Кабы не успею? Как до князя мне добраться?
Так и брела я, не разбирая пути. Горечь, жгучая и холодная, заполняла меня изнутри, вытесняя даже подарок Мары – равнодушие к миру живых. Внезапно на моем пути возник вороной конь. Поднялся он на дыбы и заржал, стремясь седока сбросить и в меня копытом попасть.
– Стой же ты, Бурьян! Стой кому говорят?!
Отскочив назад, я оступилась. Слетела накидка с головы. Тщетно попыталась укрыться обратно. Смотрел наездник прямо на меня. Высокий и статный молодец, явно не из робкого десятка.
Усмирив коня, не отвел глаз, не попятился, увидев мои посеребренные смертью пряди, не побледнел от взгляда белых, как лунный камень, глаз. Улыбка мелькнула в уголках его губ, дерзкая и открытая.
«Словно не меня видит, а лебедушку белокрылую», – с горечью подумала я.
– Здравствуй, девица, – голос его звучал звонко, разгоняя туман печали.
Я отвела взгляд.
– Не припомню, чтобы такая заморская краса в наших краях водилась.
Краса… Я чуть не усмехнулась вслух. Разве может мёртвая быть красивой? Но молодец, казалось, не замечал ни бледности моей кожи, ни холода, исходящего от меня. Он смотрел на меня с нескрываемым интересом, и взгляд его, теплый и живой, зажигал в душе моей странное, давно забытое чувство.
Улыбнулась я ему в ответ, побоявшись, что выглядит, как оскал со стороны, прикрыла ладонью рот.
– Не прячь улыбки, – горячие пальцы легли на мою холодную ладонь.
От неожиданности я вздрогнула, словно от ожога. Тепло его кожи было чужим, живым и почти болезненным.
– Не бойся меня, – продолжил молодец, не сводя с меня глаз. – Вижу, беда тебя настигла, а я не из тех, кто на слабого руку поднимет.
Он видел. Видел сквозь пелену Мары, сквозь завесу смерти, которой пропитались мои волосы и кожа. От его слов холодная пустота внутри сжалась, уступая место непонятной тревоге.
– Кто ты? – прохрипела я, с трудом разжимая, словно заиндевевшие, губы.
– Ярослав, – ответил он, не спеша убирать руку. —А ты, красавица, не представилась.
Его