ладно, что живы остались. К князю в таком виде нельзя, пойдем со мной, я к ткачихе отведу, нарядит тебя и краше царевны будешь. Хотя ты и так…
Щеки Ярослава покраснели и он спешно отвернулся, поманив меня рукой следовать за ним.
Мужики, что стояли в карауле и слышали наш разговор усмехнулись в бороды, пока открывали ворота в город.
Бурьян недовольно фырчал, но смиренно следовал за Ярославом. Я плелась чуть позади, стараясь с трепетом совладать. Ни разу отца я не видела, но наслышана о нём. И двадцать лет назад ведь по его указке в избушку воины пришли. Разворотили не только хлипкую постройку, но и душу всю исполосовали. Прежде, чем убью его собственной рукой, хочу узнать за что мы с матерью в опале оказались, за что нас, как зверей прирезали.
В нос ударил запах. В центре площади погребальный костер, пламя до самого неба вздымалось.
Ветер трепал красные и желтые ленты, привязанные к деревянным столбам, ограждающим площадь. Запах ладана и горелой древесины щипал ноздри и горчил на языке. Я, внезапно увлеченная в толпу, молча наблюдала, как пламя жадно пожирает погребальный костер, вздымаясь к небу огненным вихрем. Языки пламени, словно жадные призраки, тянулись к небу, оставляя после себя черные следы на сером холсте сумерек. Треск горящего дерева смешивался с плачем женщин, одетых в длинные светлые одежды. Их голоса, полные скорби, разносились над площадью, словно печальная песня.
Я не знала никого из тех, кто был на костре. И видела это не впервые – древний обряд прощания с умершими. Но от вида бушующего огня и звуков похоронных песен сердце сжималось от тяжести и грусти.
Старая женщина, стоявшая рядом со мной, положила мне руку на плечо. Её морщинистое лицо с пронзительными голубыми глазами выражало глубокую печаль.
– Смерть – это не конец, – прошептала она, глядя на огонь. – Это лишь переход в другой мир, мир духов и предков. Возвращение к началу…
Я молча кивнула, не зная, что сказать. От необходимости разговора меня избавил Ярослав, потянувший за руку наверх, подальше от скорбящих.
–Я думала, что только народы севера разжигают погребальные костры, – проговорила я, смотря на дым в небе.
– Чтобы не вернулись нечистью, всех сжигают. Больно видеть мужей, жен и детей в ином обличье.
– Разумно, – согласилась я. – Но нечисти меньше не становится?
– Не становится, – вторил он, печально. – Нам сюда, – он указал на дверь с резьбой и без стука отворил её.
– Радмила! – крикнул Ярослав в глубину дома. – Неси все, что есть, красу надобно приодеть.
– Что ж ты разорался-то, коль мне лет много, не значит, что глухая.
– У меня не так много…– начала я, но Ярослав перебил поднятой вверх ладонью.
– Я заплачу, за спасение и просто в благодарность.
Радмила завела меня в комнатку, посреди которой стоял сундук доверху набитый тканями.
– Постой вот здесь, сейчас мы тебя приоденем, – пробубнила старушка и вышла.
Когда она вернулась, в руках у неё было еще больше ткани разной. Она меня и вертела и свечи подносила, чтобы цвет к коже бледной подобрать.
Спустя