пей воды; давящее чувство приближающейся панической атаки, дрожь и холодный пот, бессонница – все это было его постоянными спутниками с того самого момента, как он себя помнил.
Весь спектр эмоций проявлений страха был Никласу отлично знаком. Все его детство прошло под знаком мучений: заметив его пугливость, братья и старшие сестры звали его не иначе как Трусишка Ник; не было ни дня, когда для него не устраивали испытания, по любому поводу.
Он едва умел и боялся плавать на глубине – его толкали в бассейн и отталкивали от бортика каждый раз, когда он подплывал обратно и чуть успевал отдышаться; он боялся высоты – его тащили на гору, подталкивая к самому краю, смеясь и веселясь над его криками; он боялся прикасаться к птицам – оказывался на весь вечер запертым в кладовке сразу с десятком голубей. Ему некому было пожаловаться: с мачехой он не общался, а отец его просто не понял. Как и братья с сестрами: «Ой, да чего ты трусишь, Ник, это же всего лишь голуби!»
Они не были злыми, они просто не понимали, как можно настолько сильно бояться всего на свете. День за днем, месяц за месяцем жизнь складывалась в годы – превратившиеся в нескончаемый кошмар. Это продолжалось до того момента, пока однажды Никлас не перешел черту: в один из моментов страха стало настолько много, что он стал его постоянным естественным состоянием. И что-то в тот момент словно умерло в его душе. Он не перестал бояться, он перестал страх замечать. При этом у него не просто исчез страх смертельной опасности, а даже наоборот, в какой-то момент он возжелал ее. Настолько, что однажды впервые сам шагнул навстречу опасности. Это случилось в тринадцать лет, когда Никлас – вызвав уважение братьев, самостоятельно и без страховки забрался на отвесную скалу неподалеку от тренировочного лагеря.
С этого момента все изменилось – Никлас раз за разом бросал вызов судьбе, привыкнув не убегать от опасности, легко делая ставки не на жизнь, а на смерть; и раз за разом у судьбы выигрывал. Его абсолютное бесстрашие стало широко известно в узких кругах по всей А-Зоне на основных маршрутах проводки конвоев.
Наверное, если бы у Никласа были доверенные собеседники из психотерапевтов или знатоков буддийских ментальных практик, они бы могли попробовать объяснить ему природу его состояния. Но таких людей рядом с Никласом никогда не было.
Только один человек в этом мире – он сам знал, что не было никакого бесстрашия. Был только страх – постоянный спутник, с которым Никлас уже навсегда сжился, научившись его не замечать за долгие годы. Он давно привык к этому, и никто даже не подозревал, что известный своим лихим бесстрашием Никлас Андерсон не перестал бояться.
Это было его личной и сокровенной тайной.
Сейчас чувственная валькирия и бриллиантовая уточка, по губам которой Никлас только что прочел слово «безумный», смотрели на него с самыми разными чувствами. Явно среди прочего мысленно рассуждая про его отношения со страхом, но делая это совершенно далеко от истины.
В этот день в оценке его отношений