воспоминания унесли его в прошлое.
Потом было рождение. Чьё? Уж точно, не моё! Я родился в одна тысяча девятьсот… А кто сказал, что не моё!? Всё верно: в тот день родился мой сын, а вместе с ним родился я. Заново.
Ваня отложил толстую потрёпанную тетрадь и взял другую, ту, что без картинки на обложке, зачем-то при этом тихо нашёптывая:
– Заново. Заново… Странно, почему я писал не от первого лица? Звучит как: «Мы царь…» И он принялся читать.
«Вокруг сновали люди, в основном мужчины. Праздные – с цветами; и деловито снующие туда-сюда – без цветов, но с сумками. Между ними белыми пятнами мелькали медсёстры, нянечки. Они были похожи на ангелов лишённых крыльев и от того не порхающих. Они шаркали и цокали каблуками.
К белым халатам с надеждой устремлялись те, кто толпился в большом холле и на улице. Окружали нянечек и медсестер, настойчиво заглядывали в глаза, о чём-то просили, на чём-то настаивали. Ваня был среди них.
На третьем этаже, в общей палате, измученная предродовыми схватками стиснув зубы, стонала его жена. Стонала от боли. В перерывах плакала от обиды – палата напоминала ей прифронтовой госпиталь: кровати, кровати, белые дужки, белые стены. Скособоченный светильник на потолке, удерживающийся на честном слове электрика. Она плакала от обиды: у других мужья, как мужья. Пристроили жён в одноместные человеческие «люксы», а тут одно убожество, ощущение свиноматки. Отношение такое, будто ты не готовишься родить нового человека, а являешься некой машиной, штампующей детали. За тобой следят, обслуживают и жмут на все рычаги: давай же, тужься!
Ванино воображение живо представило себе справедливое ворчание жены, он поёжился и виновато огляделся вокруг. Ну, что, совестливый! Даже роды жене не можешь организовать комфортные. Денег нет! Ну, ну. Другие вон… Самобичевание прервал резкий сигнал:
– Ты чэго! Оглох что ли?
Ваня отошёл на обочину и пропустил чёрный «Лексус» с кавказким акцентом. Вообще-то машины он любил, но сейчас возненавидел. «Ездят тут всякие. Букеты, шары, фотографы. Позирующая медсестра. Полуобморочная мамаша и рядом толстый производитель счастья. Гордый за себя, красующийся.
Сегодня Ваня прождал зря. На следующий день его тоже не пустили и только знакомый усталый голос в телефоне сообщил:
– Мальчик. Три с половиной. Такой… такой хорошенький. Крохотный.
– Пустите меня!
– Не положено.
– А тому хрычу можно значит!
Тётка внушительных объёмов, чей белый халат напоминал лоскуток, накинутый на скалу, грудью загородила дверь. Её глаза смерили: «А ты что дашь? Ничего? Так что же ты, милый, в герои лезешь!»
– Так, папаша, я сейчас охрану вызову, будете нарушать!
Сына Иван увидел уже протрезвев.
Увидел и сразу словно очнулся. Вот оно его детство! Давно забытое, заброшенное куда-то в чулан, где под слоем пыли дожидается очередной генеральной уборки.