бросишь ему дежурное: «привет», – в ответ эхом услышишь: «привет», «как дела», «не дождётесь». Встретились, перебросились одной, другой ничего не значащими фразами и в разные стороны.
А теперь приятель с заявкой на дружбу: «А давай я тебе душу полечу».
– А что и лекарство знаешь?
– Кто же его не знает, вот оно родимое. Проверенное. Прозрачное, аки слеза. Принял и просиял-таки.
– Пойдём, полечимся.
– Только я того – на мели.
– Обижаешь. Я знаю, какой год на календаре: ты доктор, а лекарство за мой счёт. Рынок.
– Соображаешь. Мужик!
Ваня кисло усмехнулся, за последнее время ему столько раз пытались поменять половую принадлежность (и родня жены и её подруги и прочие), обзывали бабой, размазнёй, что он начинал сомневаться и всячески рвался доказать: я не зря родился! Мужик я, мужик!
Сашка, подобно опытному психотерапевту, произнёс ключевую фразу (ты мужик настоящий) и теперь входил в дом Вани без стука.
Было далеко за полночь. Сашка, поёрзав на стуле, наклонился, поднял с пола пустую бутылку и вопросительно уставился на Ваню:
– Тут пусто. До капли. Сходим?
– Иди.
– А ты?
– А я не хочу.
– Денег дашь?
Ваня мотнул головой:
– Иди Сань спать. Иди.
– Сам ты иди.
– И пойду!
Брёл Ваня сквозь качающийся шаткий мир, осторожно ступая, чтобы не упасть. Не мир, а подвесной трухлявый мост, редкие доски скрипят под ногами и проседают. Спустился по долгим нудным ступеням к морю. Долго шатался по «пешеходке» выискивая тихий закуток. Так раненный зверь ищет себе убежище, где можно в безопасности зализать раны. Нашёл какой-то пляж, всё достоинство которого заключалось в его труднодоступности, высокие волноотбойники пугали не только волны своим неприступным видом, но и праздных курортников.
Ваня с пьяной смелостью спрыгнул на гальку и сел у самого прибоя. Шумело в голове, тихонько плескалось море и Ване казалось, он весь без остатка растворяется в этом ночном, не ведающим света мире. Ущербный месяц испуганно выглянет из-за туч, качнётся на серебристой зыби и снова спрячется за серым пологом. Там же, где-то за хмарью, обитали звёзды.
– Что я творю?! Ублюдок!
Процесс растворения во тьме неожиданно ускорился, только что, чётко видимый мол с белой полосой прибоя и далёкие огни города, расплылись и размазались, как размазывается акварельный рисунок, когда плеснёшь на него водой. Слёзы потекли по щекам.
– Что я творю?
Ваня обхватил голову руками и закачался, напоминая ваньку-встаньку.
– Что тяжко?
Ваня замер и прислушался: показалось? Допился!
– Бывает. В таких случаях особенное терпение нужно. Молитвенное. Тогда, может быть, Бог тебя услышит и поможет.
Глюки? Но хорошие глюки – добрые, – Ваня вытер слёзы на щеках. Ему вспомнился недавний семейный скандал.
Разругавшись в пух и прах на кухне