Написано коряво, торопливо и далеко не литературным слогом. Вон другие так пишут, такие книги сочиняют, прочитаешь, подивишься: и откуда у людей талант такой – сочинять. В последнее время Ваня перестал читать: «Ну их сочинителей».
А случилось это после одного заурядного случая. Другие уже забыли о нём давно – всё помнить, что случается на войне, с ума сойти можно.
Этим летом, прочёсывая лес на горном косогоре, нашли заброшенную лачужку. Когда-то она служила егерям заповедника и туристам, теперь стала последним пристанищем для полуистлевшего трупа солдата. Как он попал сюда и почему погиб? – об этом могли поведать необструганные брёвна, если бы умели говорить. Ваню передёрнуло. Вот проклятая память, забыла напрочь милое детство, а увиденное в срубе на опушке, будет помнить долго и так назойливо, до озноба, до зубовного хруста. Злодейка! Труп лежал на полу, в нём мерзко и деловито копошились черви, над ним роились мухи. Жужжали и, выбрав место, садились. Смрад ужасный. И рядом с трупом почему-то валялась книга. Откуда она там взялась? Егеря оставили или сам солдат (глупость конечно, но кто знает?) читал перед смертью? Книжонка очень увлекательная – военные приключения. Ваня такими зачитывался, потом искал продолжение серии и полюбившегося автора, обменивался с другими. На каждой кровати можно было найти подобную книжицу в мягкой обложке. В перерывах между стрельбой и попойками все упоительно читали.
– Чего уставился, старлей, трупов, что ли не видел? Снимай жетон и на выход. Сожжём всё к едрене фене, и червей и книги. А чего? Хочешь возиться?..
В тот же день они вернулись в расположение полка. Наспех поужинали и сразу «в люлю», уставший организм не просил – требовал отдыха. Сон был паршивый, липкий. Снилось старлею, как из книги выползают бравые, мускулистые герои, напоминающие, почему-то, белых червей и набрасываются на бедного солдата, тот корчится в предсмертных конвульсиях, стонет. Напоследок с мушиной изворотливостью вылетает сам автор и жужжит, жужжит, жужжит… Утром Ваня порылся в вещмешке, вытащил похожую книжицу и под возмущённые возгласы сослуживцев бросил в печь:
– Ты чего совсем спятил, Иоанн.
– Так больше пользы. Теплее.
Вот тебе и сочинения на свободную тему. Пишут много, пишут по-разному, в зависимости от того, как Бог наградил талантом и, приноравливая талант к личным убеждениям, а свободы как не было, так и нет. Свобода ведь не приходит извне, её не вручают на проходной тюрьмы. Её пишут изнутри. Да-да, именно, пишут (а не декларируют, направо и налево большими тиражами).
Старлей хмыкнул под нос: ты становишься литератором, излагаешь этаким…, – он задумался, подбирая подходящее слово, – высоким слогом. Много писать вредно, это уж точно… А ты для чего писал? Писака! – Ваня потянулся к тетрадям. Потом раздумал, побарабанил пальцами по белым лошадям.
* * *
Он отчётливо вспомнил, когда написал первую строчку. Он тогда, под Новый год, почувствовал себя невероятно