на Алиссен убийственный взгляд.
– Ты на старика не тянешь, без обид. Ты и Герванта помоложе будешь. Алис частенько привирает.
– Так у нее нет шрама или ты не уверен? Вы же «полюбили друг друга по-настоящему»?
– Ну… – замялся парень, – сначала она ответила взаимностью, а потом отказала. Я ужасно обиделся тогда, но мне объяснила Алиссен: все хорошие девушки поступают так! Согласиться на любовь сразу – все равно, что уронить свою честь. Надо было предложить еще раз и подарить что-нибудь интересное, тогда бы Лиа меня не отвергла. Но она любит, никто не целовал меня так!
– Алиссен в любовных делах – худший советчик, Лето. А ее понятие о чести весьма… своеобразное.
Девушка вспыхнула, но Моргват приложил к губам палец, требуя молчать:
– Амулеты не умеют лгать – маг белого огня существует. Я не могу объяснить эту странность, но хочу отыскать твоего архонта еще больше, чем ты сам.
– Так ты поможешь?
– Чем смогу.
– У Лиандры глаза цвета неба, – аквилеец запрокинул лицо кверху.
– Небо серое, ты цвета-то различаешь, парень?
– Говорю, что вижу, какая разница: серого, голубого? Такого, как сейчас. Будет дождь.
Лето сыто потянулся и разлегся на палубе. Баржа покорно замерла посреди реки, словно наткнулась на мель. Парус вяло повис грязной тряпкой, а туман набрал силу. Пощупав края бортов, он подтянулся выше и заклубился по ногам людей, затягивая близлежащие предметы молочной дымкой. Тишина, ни дуновения ветра, ни плеска волн.
– Не будет дождя, – тихо сказал Моргват и добавил еще тише, – магия, убивающая души – вот что к нам пожаловало.
Алиссен и Лето его не расслышали.
Птичка в клетке
Железная клетка, обшитая изнутри досками с пазами, подогнанными настолько плотно, что к пленнику не пробился бы и лучик света, медленно тащилась по грунтовой дороге. Ханлейта не выпускали наружу во время привалов, но, к счастью, маленькое окошко наверху было открыто постоянно. Если сесть прямо под ним, то Хан видел покачивающиеся кроны деревьев в нежной молодой листве и кусочек голубого неба. Вековые кедры Сириона на северной границе Эрендола почти не встречались. Древний лес отступал медленно, как морской отлив, напоминая о себе лишь отдельно стоящими деревьями-великанами.
Предателя везли в Аверну, чтобы узнать правду о сфере с душой ария, растерзать, разорвать на части. Ощущение эйфории от внезапной отмены казни испарилось, – быстрая смерть на плахе была милосерднее того ужаса, что ожидал Ханлейта в столице. До начала пыток оставались считанные недели, а о побеге нечего было и думать: клетку замуровали еще во дворе тюрьмы Эвенберга, а Фиону приковали на длинную цепь снаружи.
Проводя грязным, шершавым пальцем по краям аммонита, Хан физически ощущал, что с каждой минутой он все дальше от Моран, но ее серебристый свет горел в ракушке, как и прежде. «Только бы у меня не отобрали амулет! С ним легче. Помнит ли