Мне не поправить.
«Одержимые не умеют плакать», – подумал Ханлейт и тут же забыл об этом. «Я валяюсь перед ней голый». Ну и ладно. Мысли были короткими, как всполохи.
– Дай мне попить.
Девушка протянула фляжку. Вялому от слабости Хану она показалась невероятно тяжелой. А напиток внутри был терпковато-сладким, приятным на вкус.
– Это что?
– Белое вино, разбавленное. Я у мэтра попросила.
– Меня сейчас вырвет. Фиона, что в меня влили?
– Ничего ужасного. Простоквашу. Но Коган мог…
– Не продолжай!
Лучше не знать, что добавил каратель в питательную смесь по своему собственному усмотрению. Ханлейт попытался сесть. С помощью одержимой ему это удалось.
– У меня есть хорошая еда. Я тебя покормлю.
– Не хочу есть. Покажи, что за занавеской.
– Просто комната. Вот, смотри.
Девушка поднялась и убрала черную тряпку в сторону. Ханлейт рассмотрел неудобный на вид стул с жестким сиденьем и подлокотниками, привинченный к решетке пола. Он стоял в маленькой каморке почти вплотную ко входу в пыточную. Очевидно, мэтр презирал комфорт как таковой.
– Зачем он прячется?
Девушка вернулась к Хану и дотронулась до него руками. Спина сразу же зачесалась и заболела сильнее под воздействием ее магии.
– Мэтр болен… – печально проронила Фиона после долгой паузы.
– Меня допрашивает старая, гниющая развалина?
– Нет, он не такой.
– Мразь твой мэтр.
– Он пленник башни, как ты или я.
– Не верю, Фиона. Он же арий. Почти бог.
– Быть арием – не значит быть свободным, – одержимая глубоко вздохнула и задумалась о чем-то своем.
Одержимая. Задумалась. Как странно. Надо спросить самое важное, пока Фиона не ушла.
– А у меня забрали ловушку для архонта, – сказал Хан, боясь услышать правду.
– Бесполезная, глупая штука. Она у мэтра.
– Аммонит сломался.
– Ничего подобного.
– Но свет погас!
– И что? Ракушка работает! Это твой архонт умер потому, что рядом не было того, кто бы о ней позаботился! А у тебя есть я!
Хан не обратил внимания на слезы, опять оставившие на щеках девушки мокрые полоски.
– Из Железной башни нет выхода, Фиона. Твой мэтр и Коган изуродуют меня еще сильнее, и тогда я тебе разонравлюсь. Сломаюсь, как ловушка для архонта, стану некрасивым. И ты перестанешь ко мне приходить.
Она ударила по лицу больно и хлестко. Хан отшатнулся и от пощечины, и от пугающе-выразительного взгляда одержимой. Голос Фионы, обычно тусклый, изменился до неузнаваемости, столько веры и внутренней силы в нем появилось:
– Ты хотел жить. Всегда, пока я тебя знаю. Когда сидел в подземелье Эвенберга, а я наблюдала за тобой из-за угла в зеркало – ты хотел. Когда тебя допрашивали эльфы – хотел, и когда тебя вели на казнь – тоже! А сейчас тебя убил погасший свет архонта?
– Значит, так.
– Но почему?
– Потому,