а вы идите, и делайте свою! – распаляюсь я, хотя причина моего гнева не столько Крыса-Лариса, склочный характер которой известен всему дурдому, сколько безропотная Лиля.
– Извините, Юлия Борисовна, – бормочет завхоз, аккуратно прикрывая за собой дверь.
– И впредь извольте стучать! – ору я вслед и оборачиваюсь к подруге:
– Ты что, овца? Почему ты позволяешь какой-то хамке так обращаться с собой?!
– Ну, она вроде как моя начальница, – оправдывается та.
– И это даёт ей право вытирать об тебя ноги??
Лилька виновато пожимает плечами и торопится в изолятор, цепляя в коридоре пустой мешок из-под белья.
– Ну всё, теперь тебе хана! – смеётся Рита. – Ты её знаешь, она любого с дерьмом съест.
Остыв, я тоже немного переживаю, хотя мне Крыса-Лариса и не начальник.
Рита демонстрирует новенькую, девочку лет пяти.
– Что с ней?
– Как минимум ДЦП и астма.
– А чем её лечат?
– Это ничем не вылечить, да мы и не больница. Мы просто оказываем паллиативную помощь, – Рита поясняет:
– Облегчаем страдания, насколько возможно.
– Думаешь, им больно?
Рита кивает:
– Думаю, они страдают физически.
– Тогда зачем их мучить? Они безнадёжны, ещё и страдают! Вон Лена с грыжей могла раза два умереть, а вы её всякий раз откачивали. Зачем? Пусть бы ушла спокойно.
– Я всё понимаю и согласна с тобой. Но только не в мою смену! Скажут потом, что у Маргариты Наильевны в смену часто мрут.
– Обидно, сколько денег государство тратит впустую, когда можно было помочь тем, кому действительно можно. Например, дэцэпэшников реабилитировать.
– Ну эти то-тоже люди.
– Ну как сказать: в прямом смысле слова их нельзя считать людьми, ведь человек – это разумное социальное существо, обладающее членораздельной речью, а посмотри на них – у них нет разума, не говоря уже о речи. Они только с виду напоминают людей.
– Мне кажется, дело не в том, люди ли они. Дело в том, люди ли мы.
Некоторое время я наблюдаю, как Рита готовит лекарство и хлопочет по изоляторному хозяйству, и бегу проверить своих. В группе тихо – все спят. Обхожу кроватки, принюхиваясь: никто не обгадился.
В голову мне приходит новая мысль, и, вернувшись в изолятор, я говорю:
– Мне нравятся принципы гуманности, даже если они противоречат рациональности, как в нашем случае. Только почему эта гуманность касается лишь тех, кто похож на людей, пусть даже только с виду? Любая собака умнее любого обитателя изолятора – она реагирует на голос, радуется, обижается, проявляет эмоции. У того же Гены отсутствуют простейшие инстинкты, он не реагирует вообще ни на что! При этом Гену государство окружает заботой, а собаку можно запросто ударить или «усыпить», и тебе ничего за это не будет! Что это вообще за лингвистические эрзацы: «усыпить» вместо убить? Почему бы нам не набраться смелости называть вещи своими именами? Усыпить – это значит УБИТЬ,