и поднялась на балкон, выжидающе глядя на девушку. Та не шевелилась, погруженная в думы. Как понимать слова вдовы? Как жить с этими знаниями теперь? Как вспомнить прошлое и понять, права была Октавия или нет?
Луна, словно сырный блин, выкатилась на синее небо, усыпанное звездами, подобно сахарной пудре. Задержавшись ненадолго на одном месте, она мягко направила свои невольно-холодные лучи вниз, освещая путь.
Ирэн посмотрела по сторонам, в надежде увидеть хотя бы намек на то, куда мчал их поезд. Только он несся вперед, не разбирая дорог, снося пространство и время, разбиваясь о хрупкое равновесие мира.
– Желаете остаться? – Брам Квал не двигалась, источая удивительное спокойствие. Выдержка проводницы была на зависть всем вокруг, взгляд невозмутимый, улыбка пустая. Ирэн с силой сжала пальцами перила, уже почти отвернувшись от горизонта, от луны и звезд, от бесконечности дорог. Почти шагнула к выходу, когда услышала лай. Это был точно он – протяжный, громкий, с тоскливым подвыванием, отбрасывающий далеко назад, во времена суеверий и страха.
Ирэн замерла и резко обернулась. В полумраке мира, освещенного лишь лунным светом, она постаралась разглядеть то создание, что так завывало жалобно, зовя на помощь, прося не бросать. Будь ее воля, девушка бы покинула поезд, давно бы уже бегала и всех обнимала.
– Мы не можем взять ее? – с надеждой спросила Ирэн, поворачиваясь к проводнице. Та лишь пожала плечами, механически, неестественно, как будто повторяла чужие движения. Не было в этом действии искренности, которая могла без слов дать нужный ответ.
– Уже слишком поздно, госпожа Ирэн.
Девушка с обидой посмотрела на проводницу, но поняла, что речь не о времени суток, не о глубокой ночи. Вой собаки становился громче, перетекал в мелодию боли и грусти, лишал всех надежд. Даже самой последней. Той, где поезд все же остановится, хотя бы на одно мгновение. Но этот зубастый и глазастый червь мчался вперед, подгоняемый жаром дневного солнца, которое вот-вот должно было вернуться на небо, небрежно отпихивая грациозную луну.
Поезд все несся по рельсам, но Ирэн успела увидеть одиноко стоящий дом. Два этажа, аккуратно подстриженный газон, красивые ветвистые деревья, полные фруктов. В окнах никого, как и в саду. Словно кто-то слизнул жизнь одним неверным движением. И только собака, прекрасная, изящная, с большими преданными глазами, стояла посреди газона, тоскливо глядя в сторону уходящего поезда.
Ирэн видела, что собака ухоженная и воспитанная. Значит ее любили, о ней заботились. Кормили и ласкали, учили командам и фокусам. А ей многого и не надо было – лишь чуткие хозяева да крыша над головой. Этого достаточно. Только вот одна осталась она, за порогом пустого, покинутого всеми дома. В жару и холод, в снег и дождь.
Возможно, неугодной стала собака. Надоело хозяевам следить за ней, ухаживать, перевозить из одного дома в другой. Оно понятно: накладно, сложно и не все смогут. Ирэн бы не позволила выбросить такую красоту на улицу. Не смогла бы спать спокойно, если бы собака скулила под окнами.
– Е–а–е–и–а, –