на море. И вдруг схватилась за мое предплечье и словно оцепенела. – Что это?
День выдался ясным, и я напряженно вглядывался вдаль, не совсем понимая, на что же я смотрю. Там, где обычно небо смыкалось с морем на уровне горизонта, на месте неба и воды образовалась огромная белая стена, и с каждым мгновением она становилась все выше. Я не мог найти этому никакого объяснения. Вид с полуострова на море был знаком мне не хуже моего отражения в зеркале, и ни в шторм, ни в бурю я никогда прежде не видывал ничего подобного. Казалось, мир вокруг дыбится, подгребая под себя и море, и небо. С ужасом наблюдали мы, как стена воды неумолимо приближается к нам, и Ларисса издала вопль, когда мы поняли, что море превратилось в один громадный прилив и теперь грозится отправить нас в пасть громадной подмороженной волны[40].
– Бежим! – Я стиснул руку Лариссы, и мы помчались по тропе туда, откуда пришли, но каждый раз, когда я оборачивался назад, волны становились все выше и выше – и так до тех пор, пока едва не достигли неба. Конец света наступил. В чем я был совершенно уверен.
– Погоди! – закричала Ларисса, сбавляя шаг и прижимая ладонь к животу, но я упрямо тащил ее за собой. – Ребенок.
Я глянул на свою жену, намереваясь убедить не отставать от меня, но прежде, чем слова вылетели из моего рта, воды накрыли нас, наши руки разъединились и нас обоих смыло с лица земли.
Гватемала
420 г. от Р. Х.
Спал я плохо, сны мои были отравлены воспоминаниями о великом землетрясении, и когда я встал с постели, люди в нашей деревне все еще пребывали во власти ночной тьмы. Ощущая слабость и пустоту в желудке, я заставил себя поесть немного бананов и белого сыра, что принесла мне накануне вечером моя добросердечная тетушка Нала. Еда была вкусной, сочной, и тело мое взбодрилось, а в голове просветлело. Скорбя, я отказывал себе в пище, но пряность тетушкиной еды заставила меня вернуться к жизни, тогда как от этой жизни я хотел лишь одного – расстаться с нею. Хотя тарелку я опустошил, но не насытился и потому срывал с деревьев спелые авокадо, совершая ежедневное паломничество в Йаш-Мутуль[41].
По дороге к Северному Акрополю[42] я прошел мимо мастерской, где последние несколько лет мастерил сандалии как для мужчин, так и для женщин. Ремесло было выгодным и вдобавок моим любимым делом, так что за эти годы я изрядно преуспел. С юной поры я придумывал обувку для матери и сестры, и хотя отец лупил меня за это, сапожное дело было моей страстью, что лишь еще больше принижало меня в глазах отца.
– Сандалии. – Он выплевывал это слово, будто кислятины поел. – Мой сын тратит время на такую ерунду, это надо же!
– А ты бы предпочел ходить босиком по острым камням, что торчат на наших тропинках? – спрашивал я, ибо, повзрослев и обретя некоторую уверенность в себе, я позволял себе, не без удовольствия, поддразнивать отца. – Если ты предпочитаешь ступни, кровавые от порезов, тогда, будь добр, верни мне ту пару, что ты носишь сегодня.
Работа моя была одновременно кропотливой