березовых веников и вязанки подсыхающих трав. Пахло зверобоем и душицей – лесным лекарством. Нитки сушеных грибов, похожие на бусы, протянулись вдоль печки. У порога висели охотничьи ружья.
– Гость пожаловал, – вдруг сказал Петр Иванович, приглушив голос, и кивнул на подоконник.
У раскрытого окна сидел бельчонок.
Радостно вскрикнув, девочка устремилась было к зверьку.
– Не вспугни, Аннушка! – остановил дочку лесник.
Девочка замерла на месте.
– Смотри-ка, – сказал Петр Иванович, – полакомиться пришел.
Не обращая внимания на людей, бельчонок запрыгнул на стол и, накрыв рыжим пушистым хвостом посуду, расположился между чашками, сахарницей и вазочкой с вареньем. Лапками вытащил из кулька конфетку и ловко вынул ее из блестящей обертки.
Сладость бельчонку пришлась не по вкусу, и он потянулся за баранкой. Схватил сушку и аппетитно захрустел, заставив детей громко рассмеяться.
Чтобы ребята не вспугнули зверька, который смело хозяйничал в доме, Петр Иванович сделал Дроне и Аннушке страшенные глаза, призывая не очень шумно веселиться. И хотя взгляд лесника был грозен, глаза его сияли добротой и задором и сам он еле сдерживался от смеха, и от его вымученных, шутливых страданий детям стало совсем невмоготу.
Аннушка зажала рот рукой, а Дроня с головой спрятался под одеяло, оставив неприкрытым глаз. Продолжая наблюдать за бесцеремонным гостем, безмолвно сотрясался от хохота.
Сушка оказалась вкуснее. Бельчонок быстро расправился с едой и аккуратно подобрал просыпанные на стол крошки. Прихватив с тарелки сухарь – про запас, отправился восвояси. Прыгнул на подоконник и махнул на березу.
Проводив бельчонка, все громко не таясь рассмеялись.
– Это Тимка. Он ручной, – сказала Дроне девочка. – Он на елке, в дупле живет. Каждый день к нам заглядывает. Вот поправишься, я покажу тебе его домик. Тебя как зовут?
– Дроня, – ответил мальчик, и кровь прихлынула к щекам.
При виде добрых, заинтересованных глаз девочки, обращенных на него, он почувствовал необычайное смущение. Сморщил лоб и нахмурился.
– Я Аннушка. А это мой папа, – показала девочка на лесника. – Он тебя из болота принес, полуживого.
– Дроня? – переспросил Петр Иванович. – Что за имя такое? Не припомню я, чтобы в наших краях кого-нибудь так называли.
Вопрос мужчины поставил Дроню в тупик. Он растерялся.
При рождении мамка дала ему имя Степан, а по фамилии они были Ларионовы, но все деревенские звали мальчика Дроней, Дроном.
Отца своего он не знал. Мать с бабкой хранили молчание, а сам расспрашивать Дроня о нем не решался. Чувствовал, что таили обиду женщины на его отца, а значит, ничего хорошего не рассказали бы. Решил, что ему лучше пребывать в неведении. Осознавать, что папка жив и не желает знать своего сына, было мучительно горько.
Неизвестность открывала большой простор для фантазии: можно, к примеру, похвастаться отцом перед ребятишками. Мол, его папка – герой,