не думая о том, что по неосторожности возможно падение в грязь. Его спутники – невысокая женщина в темном пальто, с сумкой через плечо, и кто-то еще, работягам неизвестный – еле поспевали за бригадиром.
– Людка, кажись, похоронный агент, – узнал незнакомку Шурик.
– Могилу идут выбирать.
– Наверное, кто важный умер.
Людмилу в городе знали как успешного руководителя похоронного агентства. От клиентов отбоя не было. Погребальная церемония в исполнении ее команды превращалась из заурядного события в душераздирающее зрелище. Коллектив процветал.
Шагая по рядам свежевыкопанных ям, Керим что-то оживленно говорил популярному менеджеру, указывая руками по сторонам. Они направлялись к дубу.
– Начальник-то наш юлит, – подметил Василий. – Того гляди, переломится.
– Выгоду чует, вот и старается, – лениво отозвался Шурик.
– Смотрите, к дереву прутся! – присвистнул Василий.
– На пригорке сухо и красиво. Клиенту дорогое место втюхать хочет. А что? Достойно, живописно. Лежать у дуба просителю придется по душе, – включился в разговор Савелий, оттаявший и подобревший на весеннем ветру. – «У Лукоморья дуб зеленый…», – запел.
– А по мне, все же у часовни лучше. Там асфальт, и снег регулярно трактор чистит, – возразил Петька.
– Суета в центре, как на базаре, – не согласился с ним Василий.
– Зато нескучно. Мило. Колокольный звон и прочие радости в праздник, – стоял на своем Петька.
– Это на любителя. Урбаниста, к примеру, и после смерти тишина и покой удручают. И на том свете душа просит огня, – хихикнул Савелий.
– Почем знаешь об том? В умных книжках читал? – съехидничал Шурик.
С важным выражением лица академик кивнул.
– А меня, мужики, если честно, скопление людей ввергает в депрессию, – пожаловался Семен, невысокий мужчина средних лет с тревожным взглядом.
Он стоял чуть в стороне от других, втянув голову в плечи, и все время пугливо озирался по сторонам, готовый в случае непредвиденной опасности первым дать деру.
– Превосходна уличная толпа в Генуе, – щурясь, произнес Савелий, растягивая и пружиня слова. – «Когда вечером выходишь из отеля, то вся улица бывает запружена народом. Движешься в толпе без всякой цели, туда-сюда, по ломаной линии, живешь с нею вместе, сливаешься с нею психически и начинаешь верить, что в самом деле возможна одна мировая душа».
Медленно расплываясь в улыбке, академик с превосходством смотрел на недоумевающих работяг:
– Антон Павлович Чехов, коллеги, школьная программа. Каждый уважающий себя человек должен с сим чтивом ознакомиться, братцы, – прервав молчание, наконец, пояснил академик внимательной публике.
– Хороший был мужик Чехов. Нашего брата жалел, – тяжело вздохнул Шурик, косясь на прилавок, прикидывая, как бы незаметно от буфетчицы половчее стянуть из лотка печенье.
– Чего прячешься-то, пыжишься? – возмущенно воскликнула Манька. –