равных ей ни в красоте и в стати, ни в работе. В трудовом усердии – на сенокосе или в коровнике – могла здоровенного бугая загнать в пот, до полусмерти.
Ее чуткие руки, спокойные в рукоделии и в ласке животных, таили недюжинную силу, становясь камнем, когда, прогнувшись в талии, она тягала в скирду вилами клок сена, размером с гору.
Другого мужчину, кроме геолога Дронова, Устя больше не встретила. Женское счастье мимо девки прошло.
Услышав ночью неровное дыхание мамки, Дроня просыпался. Устя вздыхала, что-то шептала во сне, порой всхлипывала. Было страшно.
Их ветхий домик с высоким крыльцом, резными ставнями и палисадником, сплошь скрытым сиренью, по ночам ворчал, кряхтел и постанывал. Неясный, пугающий Дроню шорох раздавался из-за печки и подпола. Скрипело в чулане. Ветер привольно гулял в сводах крыши, раскачивал и гнул ее, словно играя пересохшими позвонками, проникал на чердак. Из каждого уголка жилища доносились жалобы, щелчки и постукивания.
За печкой хрипело – это умаявшись за день, отдыхала, набиралась сил старенькая бабка.
С той поры, как волки повадились в их деревню драть овец и телят, в рокоте пугающих звуков Дроне чудился хищный зверь, который поджидал снаружи за завалинкой добычу-дуреху.
Стараясь не скрипеть половицами, мальчик вставал и на цыпочках пробирался к кровати, где спала Устя. Влезал к ней на высокую перину. И только прижавшись к материнскому боку, утопая в тепле, покое и неге, затихал.
Мамка тонкими, девичьими руками обвивала тщедушное тело сыночка, губами касалась стриженого затылка, и ночной страх, истязавший мальчика, уходил прочь. Сон окутывал с головы до ног, и он безмятежно засыпал.
В эти часы тишины и усталости мамка казалась ему болезненно беззащитной. Таясь при свете дня своей горячей любви к сыну: бабки ли мать стеснялась, перед которой чувствовала вину за семейный позор или колючих взглядов посторонних людей, невольно осуждающих ее за поступк, лишь ночью могла она без стеснения проявить так недостающие сыну любовь и ласку.
Греховный по факту появления на свет, Дроня с малых лет ощущал себя отличным от других детей в деревне – изгоем.
С восходом солнца мальчику доставались от родных лишь назидания, упреки и подзатыльники. В их семье не желали излишней мягкостью воспитать в нем слюнтяя и белоручку.
Знакомство
Манька сворачивала лоток. Ветер сносил со стола бумажные салфетки и хлестал клеенкой с пролитым на нее чаем. В бледно-коричневых лужицах, растекающихся во все стороны, поднималась буря. Негодную посуду буфетчица отправляла в мешок с мусором, а чистую убирала в коробку. Сверху уложила непочатые пачки с вафлями и печеньем, сахар.
Женщина торопилась. Время перекура давно истекло, и краем глаза Маня видела, что издалека к ним направляется бригадир с делегацией. Спешила управиться с делами до их появления.
Василий Иванович подошел к собранию и среди землекопов, облаченных