где встречала уже этот сиропный тон. Недели две назад отдавала она Дарье на растопку подшивку какого-то патриотического зловония, кое выписывал Алексей. От скуки пробежалась по паре статей, неустанно кривясь и фыркая. Попался на глаза труд некого бумагомарателя, что клял на чём свет стоит Петра Первого, мол, сгубил царь-мореход святую Русь, притащив свою европейщину. Оплакивались то боярское платье, то разудалые русские пляски, вытесненные вальсами и менуэтами. Особенно Фису повеселил вот такой перл: «Приблизив к себе торговца пирожками Алексашку, Пётр Великий нанёс непоправимую пощёчину России». Было это дерзко и уморительно одновременно. Наверняка редакции не единожды выносили предупреждения, а то и закрытием угрожали. Одно известно: горели журналы славно. Не видеть бы только в своей столовой этих писак с утра пораньше. Но делать было нечего – Фиса натянула на лицо улыбку и с нарочитой сиропностью сказала:
– Разумеется, я была с Алексеем в самые трудные часы написания. Знаете, мой муж такой педант – не терпит фальши в повествовании. Представьте себе, чтобы прочувствовать суворовскую хромоту (а его не зря величали «Топалпаша» – «хромой генерал»), Алексей велел нашей Дарье прижечь ему ногу кочергой! Ах, как он мучился! Но каким слогом разразился, когда отошёл – я едва успевала печатать! А ещё, Георгин Феликсович, мы с Алексеем ныне спим тоже исключительно по-суворовски – без подушек, на волосяных матрасах – текст после этакой спячки льётся, как река! Очень вам советую.
Фиса сделала большой глоток кофе и выразительно посмотрела на гостя. У того вновь, как у ярмарочной игрушки, бегали глаза, щелью приоткрылся рот.
– Ох, Анфиса Сергеевна! Интересно! Я смотрю, вы шутки любите? Забавно, забавно… – Георгин попытался вновь напялить свою сахарную маску, но выходило скверно. Во взгляде его сверкнуло что-то недоброе.
Алексей же сидел весь красный, с фиолетовым отливом. Салфетка соскользнула у него из ворота на колени.
– У Фисочки тонкое чувство юмора, – упавшим голосом произнёс он. – Но, право слово, она у меня первая слушательница, лучший критик моих работ. Фисочка, милая, давай я велю принести тебе завтрак. Что же ты, одной чашкой кофе будешь сыта?
– Не стоит, Алексей, – Фиса мотнула головой. – Я собираюсь на утренний променад. Прошу меня извинить, господа.
Мельком взглянула на часы – без пяти одиннадцать. Опоздала. Да и чёрт с ним, подождёт, не растает. Фиса отставила чашку и поднялась со стула.
– Но как же… Завтрак… Дарьюшка твои любимые вафли приготовила… – растерянно лепетал Алексей ей вслед. Писака же наверняка представлял себе в уме трактат о падении нравов, коему поддалась жена достопочтенного писателя-патриота. Ах, гори всё синим пламенем!
День выдался солнечным и бесснежным. Небо было синее, с лениво летающими по нему воронами. Стучали лошадиные копыта, кричали мальчишкигазетчики, зазывали за всякой ерундой уличные торговцы. Фиса быстро шагала по бульвару, закутавшись в чёрную шубку. Некстати вспоминалось их с Алексеем венчание, допотопное