Михалка, кого там нелегкая принесла?! – гаркнул снизу дядька Степан, запрокидывая голову.
– Люди, двое! К нам идут. Старик да мальчонка.
– Как их Черняй, песий хвост, мог просмотреть? – пробурчал дядька. – Ну, пусть только вернется, уж я ему…
Чего там грозный десятник отвесит раззяве Черняю, Михайло не расслышал, ну, да и так ясно – дружка по возвращению из дозора следует предупредить, чтоб до утра под большой кулак дядьки Степана не попадался.
Странная пара меж тем приблизилась к валу, обходя надолбы.
– Спроси, чего хотят? – прилетело снизу.
– Здравы будьте, служивые, – медово-приветливым голосом первым пропел старец, прежде чем Михайло успел что-либо сказать.
– И тебе, мил человек, в здравии быть, – из уважения к сединам чуть кивнул головой вратарь. – Кто такие, куда идете?
– Обет исполняю, к святым горам Печерским внучка веду. Пустите переночевать, в степи боязно, – старик слегка дернул мальчика за рукав, тот поспешно скинул шапку и низко поклонился.
– Богомольцы, к Киеву идут, – перегнувшись через перила костровой башни, отчитался Михайло, – на ночлег просятся.
– Одни такие на ночлег попросились, – в усы проворчал десятник, – воеводе Долгорукому горло перерезали, Воронеж спалили. Прочь гони богомольцев этих.
– Дядько Степан, – жалостливым взглядом окинул путников Михайло, – да, может, пустим, старик да мальчонка при нем, чего дурного-то сделают?
– Сказано тебе, дурню, гони, – как от надоедливого комаришки отмахнулся дядька от племяшки.
– Да солнце уж садится, куда ж им, сердешным? Неровен час, волки загрызут. Ну, Христа ради.
Уговаривать дядьку с воротной высоты, бася на всю округу, было трудновато, вот, еже ли бы спуститься да заискивающе в очи заглянуть, молитвенно руки складывая как перед причастием, да еще добавить щедрых обещаний до Успения бражки ни-ни, вот тогда бы толк вышел, а так только и разглядывай широкую спину Степана.
– Не пускают, – виновато прокричал Михайло богомольцам.
– Ну, тогда мы тут, на валу, заночуем, – уселся на землю старец, – ежели чего, может, выскочите.
– Пошуми тогда, – все, что мог предложить Михайло.
Дед и мальчик расстелили мятую скатерку и, перечитав все положенные молитвы, принялись трапезничать сухариками.
Солнце меж тем садилось за меловой холм, с востока наступала ночь. Богомольцы в сумраке снова стали превращаться в неясные тени. Ванька Кудря наконец сменил на карауле товарища, Михайло спустился вниз, можно и к общему костру подгребать, пока каша не остыла. «Надо бы и для тех попросить, не по-людски так-то, чай, не убудет».
Набив брюхо, Михайло зачерпнул миску богомольцам, но отдать не успел. Кудря подал знак, служивые торопливо побежали растворять ворота. Первым на двор горделивым боярином ввалился Черняй. Из избы с плетью тут же выскочил дядька Степан, намереваясь исполнить угрозы, однако за Черняем на резвых скакунах