тебе в пламени Сварога, – с усмешкой отвечает она.
И исчезает в тенях коридоров, сливаясь с ними единым целом. Новая способность, наверняка теперь и нечисть подчинялась ей, с кривой улыбкой, думает Хорс.
Истина в желание диком двигаться вперед несмотря ни на что. Ломайся, трескайся льдом снежным, но собирайся вновь и изломанный, покореженный трудностями двигайся вперед. Вот в чем смысл существования, вот в чем смысл не останавливается и жадно впитывать все новое.
Незавидной участи древних реголитов, в которые превратились старые боги никто не хотел.
Новый князь сын степей далеких, сын князей храбрых, погибших в сожжённых башнях на вершинах холмов, возвещает о новом, уничтожая и топча старое, а на них строя новое. Не могут они дать ту силу, ту власть, что так нужна против новых врагов, степных разбойников что набеги на города совершают. Вот не могут и все, хоть стой, хоть падай замертво. Для новой проблемы, нужны новые решения.
Года стекаются песчаными вихрями, отблесками звезд в небесах и отголосками голосов давно почивших и отправившихся в Явь людей. У них нет свадебных обрядов, однажды говорила ей Яга. У них нет песнопений родственником на разделение солнцеликого хлеба и вкушение соли, нет слезливых родителей провожающих в последней путь уже не девочку, а женщину. Они миражом и архаичностью рожденные, сотканные из потухших звезд и эгоистических желаний людей.
Пустыня ссохшихся костей, бескрайняя, глубокая и без видимого конца и начала. Они стоят повязанные за запястья лентой цвета крови, а напротив костер где отплясывают скоморохи мертвые, где сатиры мест на свирели, играют, а домовые на гуслях струны дергают. Возвышаясь грозной тенью Яга стоит, руки к небу подняв и распевая древние слова, что видели начало времен и конец всей жизни.
Повязанные кровью, костями зверей, пеплом и вечностью что дланью своей хватает за ладонь твою, не отпуская. Когда судьба сплетается узором диковинным на полотне ковров, когда жизнь подкидывает факелы горящих дней новых и существовать уже не так страшно одному. Главное, что был тот, кто рядом.
Они капают кровь с порезанных ладоней в чашу с вином, а Яга сверху сыпет сушеных гортензий, не переставая заунывно, по хаотичному запевать как делали жрицы фараоновы в глубоких пирамидах Та-Кемета взывая к своим богам. Да только им не к кому взывать, только к силам хаотичным, жухлым и стылым как сама Мать Земля.
– Да сгорят поля ячменя, да возвышающиеся башни сановные раскрошатся в прах.
Она делает глоток из чаши, передает ему и тот повторяет за ней.
Повенчанные Живой на полотнах жизни, сожжённые в костре хаоса и смерти с запахом сухих гортензий.
У них ритуальных обрядов как у смертных нет, у них нет ничего только красота небытия и переливы зимних капелей, наступающих после зимы.
Война, война и кровь. Много крови, люди пляшут и хохочут, издеваясь над вверенными им смертными. Смертные воздаяния падают на капища,