удовлетворяют ее духовные потребности. «Ступая по траве, чувствуешь себя ближе к земле, – рассуждала она. – В землю уходят все эти болтающиеся свободные электроны. А в философии буддизма…»
При упоминании Будды я удивленно вскидывал брови. В моем случае уравнение было гораздо проще: прогулки на природе южного Лондона помогали вырваться из мясорубки. Вспоминаю сейчас и сам удивляюсь, когда же оно возникло – стремление сбежать от собственной жизни? Не знаю. Но точно знаю, мы гуляли там, держась за руки.
– Купить бы здесь домик, – проговорила она.
– Надо бы купить. И правда, надо бы.
– Состарились бы в нем вместе. Ты бы ухаживал за садом, а я бы пекла.
Смеясь, укрыл ее своим пальто. Как сейчас помню.
– Не сказал бы, что выпечка – твой конек, – возразил ей.
В ответ она с картинным негодованием оттолкнула меня и воскликнула:
– Да ну!
А потом добавила:
– А как насчет той булки, что я однажды испекла?
Оглядываясь назад, поражаюсь тому, что она любила меня. Я пытаюсь отыскать в себе хоть какие-то проблески красоты и волшебства, как те, что сам видел в ней, но ничего не нахожу. Она говорила, я честный и нежный. Но главное, я умнее ее – вот что, по ее словам, ей нравилось больше всего. Вероятно, умных мужчин не так-то уж просто встретить. За это воспоминание я не цепляюсь; знаю, насколько обманчиво ее утверждение.
Выйдя из кафе, делаю пару кругов и направляюсь через дорогу в Далич-парк. По периметру он огорожен забором, но доски все потрепаны погодой и разболтаны. Позволяю ногам самим нести меня вперед. Кажется, будто за мною следят, но, обернувшись, вижу лишь деревья.
Полиция, судя по всему, больше заинтересовалась нападением на Сквайра, чем мертвой женщиной в доме. Такое возможно, только если мне не поверили. Может, им показалось, что я не в себе? Мне все время мерещатся призраки, которые идут по пятам, – уж не это ли они увидели? Надо было убедить их взять меня с собой в дом, вдруг она еще жива? Может быть, еще даже не поздно вызвать скорую?
Трясу головой, чтобы хоть немного развеять в ней туман. Боль остается, но понемногу утекает. Справа от меня вздымается холм, и я поднимаюсь наверх. Мокрая трава пахнет детством и Рори. Если получится, Рори к себе больше не подпущу. Как только он приближается, отталкиваю его, но иногда, как сейчас, застигнутый врасплох тем или иным запахом, все ж таки переношусь к нему. Влажная трава, и он, шести или семи лет, катится вниз по холму. Визжит. В следующее мгновение ему уже не шесть или семь, но двадцать шесть. Он в самом конце своей жизни.
Когда Рори было двадцать шесть, он умер.
И теперь он приходит ко мне; вот так, вся его жизнь на одном слайде. Детство – взрослая жизнь – смерть. Когда думаю о нем, память скрывает от меня что-то. Он упал с одиннадцатого этажа своего многоквартирного дома в Холборне, но я не уверен, могу ли доверять своим воспоминаниям во всех деталях, или же они лишь попурри из воображаемого и реального. Я точно помню,