за перевалом, возвратившиеся из погони загоны стальною рекой потекли к городищу. Собиравшиеся у разрушенных Больших ворот кадарнле воители заполняли живым морем кольчуг и чешуйниц охваченную заревом не утихавших пожарищ полуразрушенную укрепь дворца áрвеннидов, ожидая дальнейших повелений правителя – ещё даже не зная, что в эту роковую ночь Высокое Кресло уже опустело.
Не сняв с себязалитой кровью брони уставший Тийре вместе с сопровождавшим его Львом вбежалв уцелевший при пожаре и обстреле огнищами Резной Чертог в старой части дворца. На ходу повстречавшись с торопившимся к выходу Гайрэ Железным из Конналов и поприветствовав того кратко, в разрываемом багровыми сполохами смоляков сумраке он пытался отыскать глазами родичей – или хотя бы тех, кто мог бы поведать ему о судьбе отца и его старших братьев. Все расступалисьперед бегущим парнем словно вода перед разрезающим волны реки челном.
Кругом суетился, бранился и причитал разный люд. Громко стонали раненые и умиравшие, кого слуги и стража сносилисюда со всего дворца и ближней части кáдарнле – тех, кому уже не было места в переполненном святилище-нóддфе среди священной рощи. Разожжённые по углам чертога светильники-чаши с маслом трещали, разбрасывая вокруг себя тухшие в водяных кругах-óтсветах искры, и их блеск перебивал полыхавшие багровым смоляки в руках множества собравшихся здесь.
Торопливо оглядываясь, Тийре услышал вдруг среди стонов и причитаний тихий девичий плач. Оглянувшись сын Дэйгрэ заметил в одном из углов чертога теснившихся среди сносимых сюда раненых двух юных внучек старого Гована Та́ннлид-а́-лама, Линэд и Мору – дочерей его старшего сына. Те в волнении помогали одному из лекарей перевязывать ушитые раны и поить обожжённых водой. Подле них сидела их старая бабка Ронвенн, вдова Огнерукого. Беззвучно плача она сама подбадривала внучек, удерживая левой ладонью висевшую в размозженном правом плече перебитую руку.
– Видели вы отца с братьями? – спросил у них Тийре, но старуха лишь несогласно мотнула седой головой. Подле неё он вдруг разглядел дочь погибшего в эту ночь Кохты Волка, выросшую тут вместе с ним и Этайн свою погодку и молочную сестру Гвендолен, которую прежде не смог узнать. Истлевшие её волосы пепельными клоками торчали на голове вместо прежних тёмно-рыжих кос. Одетая в верховни́цу с чужого плеча, обожжёнными докрасна руками она безмолвно мотала перевязи поверх чьей-то ушитой раны, не произнося ни звука.
– А где косы твои, сестрёнка? – лишь смог он спросить, сам не зная зачем – будто не понимая. Она лишь повернула к нему взгляд, заставив вздрогнуть от открывшихся ему там волдырей на щеках и на лбу.
– Там, где муж и отец… – безразлично ответила та, продолжая мотать поверх ран человека полотнище перевязи, на глазах багровевшее алыми пятнами.
– Чем помочь тебе хоть? – ляпнул он ненароком, тут же резко осёкшись. Чем мог?
– Жив ты сам. Вот и делай что должен… – она снова умолкла, отвернув вбок лицо,