мертвечиною станет у ваших уст, когда ветер во все края будет нести вонь всего вашего вырезанного рода – и последние ваши дети родятся со страхом в глазах – вот тогда я захочу мира меж нами…
Промолвив это Борна почтительно простился с владетелем Хугом и оставил онемевшего дейвóнского гостя со своими словами для ёрла. Вернувшись в далёкую Вингу старый Хекан из Къеттиров так и сказал ожидавшему ответа Д’аóбги владетелю Хъярульву, что пока жив сын Клохлама, Великая Распря будет тянуться вовеки – пока сама смерть не возьмёт его, несломимого и несломленного, не простившего и не желавшего прощать…
Таков был Борна из Бранн, чья судьба как развёрнутый свиток читалась в доселе пылавших холодным огнём глазах в сетке морщин – чью жизнь Аррэйнэ словно мог видеть насквозь – так за него бессловесно о том говорили те острые словно копейные жала глаза Отца Воинства Эйрэ.
Сам Борна тоже взирал неотрывно в глаза этого доселе безвестного и неведомого ему крепкого парня, немного старшего за себя может быть, о котором успел он уже услыхать в это утро столь многое.
Он смотрел словно в зеркало в эти ещё не увитые сетью морщин молодые глаза – такие же зеленоватые и пронзительные, живые и режущие, не устрашившиеся его обычно твёрдого и пугающего иных острого взора – и видевшие нечто такое, что теперь жило в них той же яростной искрой незабываемого страшного воспоминания… той неизгладимой памяти, которую невозможно, нельзя и не до́лжно забыть и прощать. Те же несущие в их глубине негасимый огонь глаза малого прежде ребёнка, который вдруг стал в один миг непомерно и взрослым, и старым – несгибаемо твёрдым, неистовым в этом упорном стремлении не дать жгущей искре угаснуть, не дать стихнуть тому ненасытному пламени, что обожгло его душу тем гибельным страшным видением – тем, что помнили оба.
Он так уже неумолимо стар… И всё одно не желал ветхой дряхлости дать препынить своё сердце крадущейся слабостью, исподволь разжимавшей широкую длань его, твёрдо сжимавшую двунадесятиперстный черен клинка его предков, покуда был жив хоть один из его вековечных врагов – покуда была жива жгущая, не истираемая всякою силою память, требующая воздаяния кровью. Столько долгих десятков лет ждал он вот этого часа, покуда тот вновь не пришёл, обринувшись новой безжалостной распрей, чей неминуемый скорый приход он столь тщетно пытался предречь их владетелю с вылезшими к подножию Высокого Кресла Модронам из кийна изменников, неспособных прозрить наперёд дальше собственных ртов.
И вот теперь, когда час его мщения снова настал – он уже стал так стар… Его ладонь с трудом держит поводья по счёту за годы двадцатого боевого коня. Его рука уже третий десяток лет в прежнюю силу не может взнять век как не знающий ржавчины, не единожды перекованный и всегда хищно-острый отцовский секач, пропитавшийся кровью врагов и всего их потомства. Он уже стал так стар…
А этот молодой и доселе безвестный воитель, словно дарованный Борне богами – он