жёстче, другим, как могла она чуять на слух. Безликий застыл на уступе у входа, еле заметный в своих одеяниях на фоне желтеющих глыб стены́ бурры, словно и не человек, а изваяние или дух – и не произносил ни единого слова.
В комнатушке стояла тишина, и лишь было слышно, как трещит прогорая на нити светильника масло, и воет за ставнями ветер. Раздавалось лишь взволнованное дыхание девушки – и еле слышимый присвист от дыхания незнакомца. Наконец дочерь Конута настороженно, медленно спросила у гостя на здешнем наречии:
– Ты кто?
Незнакомец какое-то время молчал как немой. Затем, так и не сдвинувшись с места спокойно ответил дейвонке:
– Тот, кого ждёшь тут…
Голос был странный. Произнося это тихо, он тем не менее был необычно силён, говоря об умении главенствовать над остальными, поднимать за собой или наоборот останавливать – и в то же время бесстрастно спокойный как будто стоячая заводь без тока воды. В нём была некая настороженность – и словно какое-то любопытство и приглушенная насмешливость.
Но самым странным казалось ей то, что этот голос для дочери Конута был незнаком – и в то же время в само́й глуби памяти билось как жилка то чувство тревоги, как будто его она слышала прежде. Голос был человеческий, и в то же время не лю́дское горло как будто бы произносило слова. Он был свистящий, чуть хриплый, будто что-то мешало ему говорить, точно кость сидя в горле или стягивая глотку подобно петле.
Словно глухой львиный рык.
Внезапно Майри вспомнила, точно озарённая вспышкой наития, что нынешней ночью минул ровно год, когда во дворце áрвеннидов она собственноручно расправилась с пойманным ею врасплох Львом из Килэйд, и едва не забила до смерти ножом самого́ их владетеля. Так вот зачем тот, уцелев, вздумал жизнь сохранить и ей тоже… В отмщение за убитого ею Ёрл-лáддврэ áрвеннид вздумал сегодняшней ночью как виру забрать её жизнь за убитого друга, чтобы тот в годовину своей неурочной кончины получил наконец кровь убийцы и успокоился в бездне ям Хвёгга – и затем и прислал к ней безмолвного этого смертоубийцу…
– Так тебя за моей головой прислал Тийре? – пытаясь успокоить взволнованное дыхание Майри с вызовом бросила эти слова в его скрытое тканью лицо, не отводя глаз от сумрака под наголовником, словно пытаясь там выглядеть взгляд чужака.
– Тийре мне не повелевает. Он мне владетель, но не хозяин. А так верно – догадлива ты, для чего я пришёл…
– Так ждёшь чего, гнусь? Ступени ногами считать утомился?! – резко бросила пленница прямо в лицо ему.
Безликий пришелец молчал, словно и не слышал её гневных слов.
– Ты пела… – сказал он вдруг тихо, по-прежнему не двигаясь с места, и даже ладони на его коленях не дрогнули ни единым из пальцев, – что за песня это была, расскажи мне?
– Что за дело тебе до дейвóнских песен, ты – душегуб? – разозлённая, она не сводила с него острого взора – зная, что он тоже смотрит ей прямо в глаза.
– Потому может быть,