голос его стал чуть тише, – ты сама ведь мой рок, моя уза… На тебя все кто зрят – вмиг рассудок теряют от страсти и жалости. Даже Коготь – и тот…
– Что?
– Жалеет тебя. Свою бабку в тебе словно видит наверное.
– А ты сам? – в её голосе снова скользнула насмешка.
– Молчи… – его зубы вдруг скрипнули, – всех иных своих баб позабыл, лишь тебя одну жажду… Троих кровных родичей к Хвёггу послал, кто тебя здесь желал. Даже Лапа заткнул свою пасть – на тебя зрить не смеет как прежде, скотина трусливая, чтобы тронуть опять попытаться…
– А если сам ёрл вдруг решит?
В глазах его вспыхнул всё тот же огонь, та же жгущая хищная искра.
– Хоть сам ёрл… Убью всякого, кто к тебе прикоснётся…
Он умолк на мгновение, посмотрев на неё тем же пристальным жалящим взором – точно желая узрить в её взгляде давно уж не видный в глазах той тот прежний испуг, как когда-то.
– Ночь длинна теперь, Гвенхивер – так чего нам терять разговорами время? Иди-ка ко мне, опять распалила меня не на шутку ты…
Она повернулась к нему, обнимая и глядя в глаза – но во взоре её было любое из чувств кроме любви.
– Меня зовут Гейрхильд.
– Доброе имя, не хуже за первое. Может какой подарок тебе привезти из родных краёв, а? Я как раз к полной луне буду снова у Чёрной реки в уделах твоего родителя. Могу и от тебя поклон старику передать, если свидеться с ним вдруг придётся на большаке… – усмехнулся он криво, и скинув с неё одеяло властно притянул к себе за широко раздвигаемые колени.
– Как думаешь – послушает он о единственной дочери вести, или совсем очерствел уже сердцем как камень?
– У меня нет отца, – глухо ответила она, отвечая на его поцелуй.
Наутро, когда Нож со своим заго́ном ещё до рассвета покинул Высокий Чертог, вновь ускакав на восток на сей раз с самим Турсой Бъярпо́тэ, оставившим стражу Хатхалле на однорукого Винрида, а час приготовления утренней трапезы ещё не настал, Гейрхильд поспешно оделась и уселась за стол для шитья. Убрав в нашейный мешочек небольшой выпуклый кружок воска с верхушку яблока и натянув на малое пяло кусок тонкого мягкого холста размером с платок, она взволнованно, торопливо и остервенело принялась шить. Стежок за стежком складывались многоцветные рисунки ланей, птиц и ветвей. Нитки рвались и заплетались в её вздрагивавших руках, рыжие пряди нечёсаных долгих волос то и дело спадали на лоб – но шитьё постепенно опять успокоило женщину. Она к сроку закончила вышивку, скрутила её в тугой валик и положила в корзину к готовым.
Затушив дивно кованой медной гасильницей оплывшие вниз огоньки на свечни́це, Гейрхильд распрямила затёкшую спину. В этот миг из раскрывшихся тихо дверей к ней подбежал бывший тут вчера вечером мальчик, крепко обняв мать обеими ручками.
– Мамочка, ты устала?
– Да, мой хороший, – она ласково потрепала его светлые волосы, садя к себе на колени, – ты отнесёшь мои вышивки старому Лейфу? Купец давно ждёт мою работу и даст за