Он его сам выстругал.
– Не видел, – вздохнул Хатун, скинул бронь, сапоги и завалился на лавку. Лежал, заложив руки под голову и уставившись в потолок.
– Я тебе селезня оставил… Наваристый супец. Похлебал бы?
Ратник не отвечал. Перед глазами плыл девичий образ. Малиновые губки тянутся к нему с поцелуем. Он прижимает к груди стройное худенькое тельце, гладит пышные золотистые волосы, рука скользит по спине ниже… ниже… Вдруг краем глаза видит, как сбоку вырастает нечто чёрное, безобразное, с клыками на свиной морде. Хатун загораживает собой Нитку, хватается за саблю и… не находит. Чудовище прыгает! Удар!
Хузарин сидел на полу и тряс головой, не понимая, что произошло.
Ефимка покатывался от смеха:
– Эко, ты с лавки навернулся! Привиделось чего?!
– Привиделось, – буркнул Хатун. Молча облачился в доспех, взял оружие и седло, направился вон из избы.
– Куда это? – крикнул в спину Ефимка.
– Коня погуляю.
Буян встретил его радостным ржанием.
– Застоялся, родимый? Давай прокатимся недалече…
* * *
Нитка не смотрела на него, но Хатуну казалось, что слышит, как стучит её сердечко.
– Зачем пришёл? Неправильно это. Не по-людски.
– Мы люди – значит, по-людски.
– А если увидит кто? Батюшка осерчает. Я другому отдана.
– А я не отдам другому.
– Ишь, какой скороспелый. Только явился и уже не отдаст.
– Как увидел тебя – покой потерял. Веришь, никогда со мной такого не было…
– Ты мне тоже глянулся. Только не нужно нам вместе быть. Разные у нас боги, всё разное. Беду чую. Уезжай, Хатун, пожалуйста. Не рви моё сердце.
– Только вместе с тобой. А богов твоих – задобрим. Смотри, какой кинжал у меня, рукоять с драгоценным камнем. Продам – телёнка куплю, или целого быка. Сварогу, Велесу богатую жертву дам. Перуну сам губы кровью намажу… Только будь со мной!
– Страшные вещи говоришь, крамольные, срамные. Опозорить меня хочешь. Боярин киевский не простит, погубит тебя.
Хатун рассмеялся:
– Посмотри на моего коня белогривого! Ветер обгоняет! Посажу тебя в седло, и только нас и видели. В Царьград отвезу, будешь как царица жить…
Хузарин взял девушку за руку, но та выдернула ладошку, спрятала за спину:
– Не смотри на мои руки! Порченые они! Некрасивые! Батюшкины отвары виноваты!
Хатун покачал головой, насильно притянул к губам сухие, покрытые коричневыми пятнами девичьи ладошки, принялся жарко целовать.
– Красивые! Самые красивые!
Нитка всхлипнула, из зелёных глаз покатились слёзы:
– Прошу! Не надо! Зря тебя встретила – слышишь, дубрава шумит? Родовичи гневаются! Уходи, пожалуйста! Не то сердце разорвётся!
Недалеко раздался предупредительный свист. Из-за деревьев показался Замятка. Смотрел угрюмо, на скуле багровел синяк.
– Хозяин идёт…
Нитка ойкнула,