ты сказал?
– Я говорю, быстро, сынок, подползи под Барыкина, притворись мертвым и читай молитву.
– Какую?
– А какую знаешь!
– Иисусову только. Мать водила в детстве в церковь, тайком.
– Ну вот, ее и читай, только не переставая.
– Понял! А ты?
– За меня не бойся. Я, вот, примощусь рядом с Козловым. Давай быстрее. Уже подходят!
Оборона полка была прорвана. Колонна стала двигаться еще быстрее. Большинство немецких солдат, растянувшихся по фронту во время атаки, побежали к дороге. Оставшаяся поредевшая шеренга переходила передний край обороны полка, добивая штыками раненых советских воинов. Пытавшихся бежать расстреливали.
Лейтенант сделал так, как сказал Никифоров. Когда бездыханное, еще теплое тело Барыкина легло на его грудь и голову, он замер. Дышать было тяжело, в голове начали роиться разные мысли. Они наслаивались друг на друга, вспыхивали, словно светлячки, и исчезали. Он почти засыпал, как вдруг откуда-то сверху послышался окрик старого солдата: «Молись!». Лейтенант, лежа с закрытыми глазами, начал повторять про себя молитву. Он пытался задумываться над ее словами, но не мог сосредоточиться. Их смысл терялся. Почему-то ему вспомнилось детство в Брянской области, учеба до войны в техникуме в Ленинграде, первая любовь. Как это было все далеко!
Где-то рядом громко заскрипел снег, послышалось тяжелое сопение. Лейтенант затаил дыхание. Гулкие удары сердца сотрясали грудь. Он перестал ощущать тело. Ему показалось, что он его оставил и взлетел куда-то вверх. Оттуда, из бездонной синевы, Авдеев вдруг увидел свое село, церковь. Он облетел ее купола. На душе стало тепло и радостно. Неожиданно он начал падать, но кто-то большой и сильный подхватил его на руки. Что-то больно ударило в грудь. Послышался хруст разрываемой ткани и плоти. Затем противный скрип удалился. Лейтенанту показалось, что его убили. Он продолжал лежать, растворяясь в своих воспоминаниях, пока не почувствовал, как что-то теплое и мягкое ползет по его лицу.
«Кровь! – пронеслось в разгоряченном мозгу. – Моя, наверное. А мне не больно». Тоненькая струйка затекла в рот. Он начал задыхаться. Яростно скребя руками и ногами землю, лейтенант выбрался из-под трупа. Перед его взором раскинулось безоблачное небо, солнце подсвечивало его с востока, наполняя яркой палитрой красок и оттенков. Наиболее сочные бледно-голубые тона, уходя ввысь, переходив густой и насыщенный холодный синий цвет. Он приподнял голову. Немцы продолжали двигаться по дороге. Хвост колонны уходил к горизонту. Авдеев бессильно упал, устремив взгляд в бездонное небо. Силы оставили его, он закрыл глаза…
– Ты ранен, сынок? – вывел лейтенанта из оцепенения голос Никифорова.
Авдеев ощупал себя.
– Да вроде нет.
– А кровь?
– Это не моя, – он посмотрел на тело Барыкина, в животе которого зияла огромная рваная дыра. – Видишь, немец штыком его проткнул. А я уж подумал, что это меня на него насадили. А немцы где?
– Прошли все.
– И сколько я так лежал?
– Около четырех часов.
– А