им удары противника.
– Николас у нас мечтает стать рыцарем, – пояснила Беата. – Спит и видит, как бы взобраться на коня и снести наскоку голову соломенному чучелу.
– Это наука нехитрая, – ответил Брутус. – Крушить и ломать проще простого. А ты поди что-нибудь почини или залечи чью-то рану, вот тогда тебе люди спасибо и скажут.
– Но ведь кто-то должен и сражаться, – настаивал на своём Николас.
– Сначала ты должен понять, во имя чего, – сказал старик и протянул ему руку в железной перчатке. – А ну-ка, помоги подняться гвардейцу Его величия.
Николас ухватился за руку Брутуса и потянул её на себя.
– Ого! Ничего себе! – удивился он, ощутив неподъёмную тяжесть железных доспехов.
– Давайте-ка все вместе, как давеча тянули своего приятеля меж досок, – хитро подмигнув, обратился к друзьям дед Брутус.
Николас и Питер обхватили его железные нарукавники, а Беата, обойдя сзади, уперлась своими ладонями в спину старика в области лопаток. На «раз, два-взяли» друзья, приложив максимум сил, сумели-таки одолеть груду клёпаного железа, и ветхий рыцарь распрямился в полный рост.
– Подай-ка мне шлем, внучек, – попросил дед Николаса.
Тот протянул Брутусу «железное ведро», и отважный воин, водрузив его себе на голову, торжественно провозгласил:
– Объявляю вам свою благодарность, мои верные оруженосцы!
– Служим Королеве! – откликнулись невпопад Николас, Беата и Питер.
– А ну-ка ещё раз! – скомандовал бывший гвардеец.
– Служим Королеве! – чётко, в один голос проскандировали «оруженосцы».
– Вот так-то, – прогудел в «ведро» старик. – Теперича вижу, есть, кому в нашем королевстве доверить границы. А коли так, покуда пойду вздремну.
Влача грузные ноги и позвякивая латами, Брутус устало поплёлся к ратуши на свой сторожевой пост, а потрясённые до глубины души друзья провожали его благоговейным взглядом. Старик оставил в детских сердцах целый шквал неизгладимых впечатлений. С одной стороны, услышанная ими волнующая история внушала почтение к его седой бороде, а с другой – вызывала острую, нестерпимую жалость.
– А я втайне посмеивался над Брутусом, когда он просил прощения у каждого дерева перед тем, как срубить его, – признался вдруг Николас.
– Ну вот, теперь твой лаз никто не тронет, – воодушевил товарища Питер. – Только как быть с праздничным тортом, ума не приложу.
– А зачем тебе к нему ум прикладывать? К нему впору ртом приложиться. – И Николас постучал по своему упругому животу, как по тугому кавалерийскому барабану. – Что-то я проголодался. – Добавил он, прислушиваясь к утробным позывам.
– Опять?! – Беата удивлённо выпятилась на приятеля. – Ну и как же ты пролезешь в свою смотровую будку, если ещё и торт в себя затолкаешь?
– Ты напрасно считаешь меня обжорой, – оскорбился Николас.
– Не обжорой, а сладкоежкой, – вступился за подругу Питер. – Наверняка она это имела в виду.
– Если